У каждого города есть такие примечательные места, сооружения, убери которые - и что-то умрет в городе, может быть, даже вся жизнь в нем изменится. Это все равно как у человека: если вычеркнуть несколько его лет, зачеркнуть детство, разве останется он прежним? Так было со многими нашими городами, которые нещадно перестраивались после революции. Но Бог миловал старинный Каргополь, что стоит на границе Карелии и Архангельской области. Все так же каждую весну пробивается нежная трава на "валушках" - остатках здешнего крепостного вала. Как и прежде, плывут в северном небе купола многочисленных храмов, белой свечкой торчит посреди города "екатерининская" колокольня...

Колокольня эта - самое высокое здесь здание, и сразу привлекает взгляд, когда приезжаешь в Каргополь. Стоит одна, как перст, без храма. И на верхушке почему-то установлен католический четырехконечный крест. Тоже история... Вот что рассказал мне про нее и некоторые другие достопримечательности местный житель Н.Ф.Аннин.

Николай Федорович давно на пенсии. Живет он в деревянном домике на тихой каргопольской улочке. В его доме - как в музее. Старинная мебель, какие-то предметы из деревенского, забытого уже, обихода.

- Из Москвы приезжал журналист Василий Песков, - замечает хозяин, - тоже все трогал, расспрашивал: этот буфет откуда, а этому сундуку сколько лет... А что ответишь? Если про каждую вещь рассказывать, так это длинный роман получится. Вечеров на пять.

Николай Федорович освобождает стол, сгребая в сторону электролампы, всякие проводки, железячки. Под столом лежат два раскуроченных телевизора.

- Разбираетесь в этом? - спрашиваю.

- Да... понимаю движение элек-тронов. Всю жизнь киномехаником был. Раньше всех в Каргополе стал смотреть телевидение, принимал передачи из Петрозаводска. У нас еще здесь света не было... А сейчас вот старушкам чиню, из двух один собираю.

Пока хозяин чай готовит, обхожу его жилище. Кругом иконы - и в горнице, и на кухне, и даже за печкой. Заглянул туда, а там под иконами... радиопередатчик. На вид довольно мощный, весь закуток загромождает.

Хозяин смеется, увидев мое вытянутое лицо:

- Это любительская радиостанция. Я с ее помощью со всем миром перезнакомился. Как Иванушка-дурачок, из-за русской печи с Москвой разговариваю. Запросто.

- Почему ж дурачок-то? - уважительно спрашиваю.

- Дак меня соседи чудаком считают. Всякий хлам собираю, в дом несу. Все подряд фотографирую. "Жигули" свои, на которые всю жизнь копил, обменял на компьютер и видеокамеру. Теперь хожу по району от деревни к деревни, старые дома, колодцы на видео записываю. Ну, разве не чудак? Вот только в рипсах еще не хожу...

- В рипсах?

- Ну, в одежде, что юродивые носили. Она такая изношенная, что уж болтается всякими ремками...

- Ремками?

- Ремнями, по-нынешнему. Так этих юродивых и называли - рипсоватые. Вот, вспомнил слово! Дай-ка мне ручку, я запишу себе. "Ри-псо-ва-ты-е". Я давно слова собираю, для того и компьютер приобрел, чтобы книгу про наш язык написать. Вот сейчас записал словечко, а потом вокруг него можно целую главу сделать, одно слово за собой другое потянет, и так целый рассказ родится.

- А вы сейчас расскажите!

- Настоящих блаженных юродивых я не застал. А ходили у нас по домам вот эти рипсоватые - как бы нищие. Это были не бедняки-лентяи (я о них еще скажу), а настоящие нищие. Вот вы слышали, наверное, о наших северных сказительницах - Марфе Крюковой, Марии Кривополеновой? Так эти нищие были такими же сказителями, ходили из деревни в деревню, из дома в дом - русские былины сказывали, сказки, всякие притчи.

Родом я из села Волосово, это в 44 километрах от Каргополя. Что помню... Была у нас в селе Марьюшка. Ее называли Стушка - потому что она выражалась все стишками, былинами. У нас-то не "стихи" говорят, а "стушки" или еще "частушки". Наверное, от слова "частить". Ну вот, она ходила по миру. Помню, во время войны - в начале где-то, мне было шесть-семь лет - входит Марьюшка, такая небольшенькая старушка, и сразу с порога начинает как бы стихами, песней. Садится на скамейку и "рассказывает"... Ну, как бы зарабатывала, чтобы ей подали покушать, переночевать пустили. Бывало, несколько дней живет и никто не гонит - только слушают. А "говорить" она может хоть весь вечер, только слушай. Так вот Марьюшка, Царствие ей небесное, все ходила. А потом потерялась. Говорят, что переходила из деревни в деревню, в лесу заболела и там ее комары до смерти загрызли. А был бы человек, который смог за ней записать.

- Что она пела-то? Пророчествовала?

- Этого я в ту пору не понимал. Понятно, что не простые сказки сказывала... А еще была у нас Паня Маслиха, тоже вроде юродивой... или глупой... да, вспомнил! "Глупыми" еще их называли. Как вечер - так все скует своими "рассказами", только уши распускай. Жаль, никто не записывал. Что она знала, это теперь только могила знает.

- Маслиха - это фамилия у нее, что ли?

- Не-е... Помимо фамилии, у каждого имелось прозвище. Наша деревня была полна Анниных, Шабуковых да Быковых - и как их разделять? Мы Аннины - были Шайкины. Наши соседи Аннины - были Дубровкины. И так далее. А вот она почему-то Маслиха, я не знаю.

- А Аннины - от чего произошло?

- Это история долгая, в века уходит - к началу основания Волосово.
 
Считается, что село наше называется по имени языческого бога Велеса, но имя могла дать и река Волошка, которая недалеко от нас впадает в Онегу. В любом случае, первые поселенцы, древние новгородцы, были христианами. Да и приехали сюда по обету, данному одной вдовой. У нее было четыре сына: Юлиан, Трофим, Евдоким и Афанасий. У одного из них родилась дочь Анна, вот от нее и пошли мы, Аннины робята. На берегу реки до сих пор у нас остались следы от землянок с каменными печками - первых поселенцев. Поначалу жили в них, пока лес палили под посевы. У нас одно местечко так и называется - Пал. Потом подняли первые рудные дома. Рудные - это, которые топились по-черному. До войны они еще стояли, со слюдяными оконцами. А когда мужики ушли на фронт, то пекарня наша сожгла их в печи - видать, некому в лес было ездить за дровами. В музее в Малых Корелах видел я такой настоящий, путний дом, перевезенный из Ошевенска. Стоит он там как в гостях. На неумело подрубленных венцах, неумело собран. Стоит и думает, как бы ему убежать отсюда обратно в Ошевенье, да встать на свое место, да у реки Тюреньги, да смотреть на свои родные просторы...

Братья потом разделились, и внутри Волосово образовались деревни Афанасовская, Трофимовская, Евдокимовская... Потом вокруг выросло до 32 деревень. По новгородскому обычаю строились "помощью", то есть соседи каждому помогали, не как теперь. Хотя у каждого имелось единоличное хозяйство, и жили не колхозом, а помогали друг другу больше, чем при колхозах.

Конечно, встречались и лентяи, которые и не себе, и не другим. Такой лентяй ребят много наработал с женой, а прокормить не мог - и всем миром покупали ему коровенку, только работай, корми своих ребят. Но даже нужника у такого неработня не бывало, ходил, прости Господи, в тулупе в черемуху оправляться. Еще на моей памяти встречались у нас "хозяева: ни колодца, ни амбара, ни бани, домишко в два окошечка, сени чуть-чуть пришитые, чтобы выходить не сразу в сугроб... Крыльца и то путного не было. Лень. Это наследственное, в крови. Ведь и жена у такого была лапоть к лаптю - если лентяй, то какая путная пойдет за него замуж? Или богатый, справный мужик - разве возьмет себе в жены беднячку, грязнуху? Так передавалось из поколения в поколение. И сейчас посмотри - кто руки опустил, а кто как-то шевелится, и баню себе новую срубил, и скот держит.
 
Но в большинстве народ, конечно, работящий был, дома у них, как корабли... ну, знаете северные дома. А какие люди! Ума палата. Когда я работал киномехаником, то много ездил по деревням. Показывал фильмы прямо в гумне, где обрабатывали зерно. Аппаратуру привозил вместе с мешками на телеге. Со стариками разговаривал - из них так и лились золотом присловья, прибаутки, легенды. У нас в Волосово имелся свой Ходжа Насреддин - Максим Ростовский. И вся эта радостность была какая-то чистая, сочеталась со строгостью нравов, с верой в Бога.

Вообще Волосово считается старообрядческим центром, здесь даже было самосожжение - одно из последних, в 1860 году. Когда дух нового времени стал проникать всюду, пятнадцать волосовцев зажглись в избе, оставив записку: "Мы убежали от антихриста и не можем на вашу прелесть глядети, лучше в огне сгореть, чем антихристу служить и бесами быть". Но это исключение. В целом народ был спокойным, трезвым. Таким я помню деда своего - грамотного, рассудительного. Книжки у него были старинные, еще рукописные, учил меня по ним читать. Твердо верующий он был. Все дела мои в детстве начинались с его благословения. Он и в церковь меня водил. Помню, как мне, малышу, было интересно: причастие на ложке давали, пели очень умилительно. Еще помню, как небо в храме рассматривал, какое оно было высокое, ангелами расписанное.

Храм этот, Николы Чудотворца, был деревянным и очень красивым. Построен волосовцами в 1670 году. Иконы его, весь деисусный чин сейчас в Русском музее выставлены. Помню, как их увозили, - когда храм власти закрыли. Мог и я утащить Николу Чудотворца - деревянную скульптуру, но постеснялся. Только сфотографировал на память. А теперь ни скульптуры чудотворца, ни самого храма... Млюнко на дрова продал.

- Фамилия, вроде, не местная - Млюнко?

- Польская. Но он наш, коренной, еще с екатерининских времен. Как рассказывает предание, предок его служил при дворе в Петербурге, когда немцы и поляки были в почете. Однажды нес он вахту у Ектерины II в покоях. Стоял, значит, на посту и подумал: дай-ка я раз полежу на царицыной перине. И развалился на ее кровати во всей амуниции, да еще закурил. Думал, что царица на балу и долго еще не придет. Вдруг шаги - он вскочил, цыгарку за пазуху сунул, во фрунт вытянулся. Царица мимо него прошла, а за ней Потемкин следовал, остановился - дым увидел. "Почему портите казенную амуницию?" - спрашивает. А он, не будь дураком, отвечает: "Это у меня жжение в груди от царицыной красоты". Потемкин заорал, а царице понравилось, заступилась за офицера. И наказали его нестрого - всего-навсего послали в каргопольскую крепость дослуживать.

Прошли годы, царица стала собираться с поездкой в Архангельск по Питерскому тракту - проездом через Каргополь. Не доезжая до нас несколько верст, кортеж ее остановился. Потемкин поехал вперед, проверить, как подготовились к встрече. А к тому времени городские власти выстроили колокольню в честь Екатерины II - в стиле классицизма, увенчанную четырехконечным крестом. Чтобы потрафить иностранке. У крепостного рва на заставе собрался народ. Стоял там и опальный офицер Млюнко. И вот подъезжает Потемкин и видит в толпе этого Млюнко. Выругался и повернул назад... Так Каргопопь и не увидел Екатерины. А колокольня с латинским крыжем осталась стоять.

По окончании службы в каргопольской крепости Млюнко никуда не уехал. Поставил себе домишко, женился на простой крестьянке по имени Екатерина - то ли специально, иронически, то ли случайно так вышло. Ничем особенным его потомки не выделялись. Один из Млюнко был бригадиром реставраторов, которые у нас в Волосово обновляли храм Николы Чудотворца - тот самый, куда меня дед в детстве водил. После закрытия он считался памятником архитектуры. И вот млюнковские-то ребята взялись за дело... Раскатали трапезную по бревнышку, а собрать не успели - приспичило им водки попить. Стали бревна пилить и продавать на дрова. Одну машину напилили, потом вторую. Глядь, от трапезной ничего не осталось. А потом и весь храм пропили.

- Вот я начал про Екатерининскую колокольню рассказывать, - продолжает Аннин, - и что интересно. Когда ее строили, то пробили под ней вход в древнее каргопольское подземелье. Еще жив человек, который знает этот вход, но никому не говорит.

По сей день никто туда попасть не может, хотя подземные ходы под городом существуют - историки так утверждают. Построили их под руководством опричников еще при Иоанне Грозном в оборонных целях, для хранения казны, ну и чтобы опальных людей прятать в подземелье. Так там держали бунтовщика Ивана Болотникова, а потом по тайному ходу уволокли за реку и утопили в проруби под стенами монастыря. За рекой был мужской Преображенский монастырь, а в самом городе - женский Успенский. Подземные ходы, как говорит легенда, соединяли эти монастыри, многочисленные храмы и некоторые дома. Потом был выход на кладбище - к храму Стратилата, и далее в поле. При нашествии поляков в Смутное время всю казну схоронили там, туда же прятали ее и от французов в 1812 году.

Когда я работал в деревне и приезжал сюда за бобинами для своей киноустановки - это еще до 70-х годов, - в городе на улицах бросались в глаза странные проломы в земле. Видно, земля от времени стала оседать, и подземелье обнаружило себя. Но все это быстро закупорили и замазали. Сейчас-то мне понятно, почему этим делом не заинтересовались. Ведь что удивительно - Каргополь такой древний город, а до сих пор его археологи не копали. Сейчас-то понятно - у музея денег нет, а в ту пору вполне могли из Москвы ученых пригласить.

- Почему ж не пригласили?

- Да страшно сказать... Эх, кошка скребет на свой хребет... Скажу. Дело в том, что все подземелье, я думаю, забито человеческими костями. Купцы, каргопольские священники, монахи - все там. Почитай, весь город чекисты под землю затолкали.

Лет 17 назад довелось мне с монашенкой беседовать из Успенского монастыря. От репрессий она чудом уцелела. Меня как киномеханика, видимо, считали и за электрика, и одна бабушка обратилась: "Помоги, надо сходить к одной старушке, у нее потух свет". Жила она на Красной Горке, рядом с монастырскими развалинами, в старом домишке. Вижу, что в комнатах все необычно, и она все в черном, книги, иконы, и пахнет по-особенному. Смекнул я, кто такая, починил электричество и спрашиваю: "Бабушка, знаете легенду о подземелье?" - "Как же, дружок, не знать? Я сама там была". И рассказала.

Отдана она была в монастырь еще девочкой по обету. И ее обязанностью было по воскресеньям, пока служба в храме длится, ходить в подземелье убирать за людьми, которые там содержались. "Через привратную сторожку, - говорит, - мы, две послушницы, спускались как бы в подполье, там шли узким коридором, согнувшись - и попадали туда, где жили какие-то узники, преступники. Их уводили на богослужение, а мы мыли там мост". То есть деревянные полы. Спрашиваю, что еще помните? Говорит, были у них тоже иконы, деревянные нары, электричество проведено.

Со второй монашенкой так же познакомился - попросили меня свезти картошку в одну деревушку. У меня еще "Жигули" были. Зашли там в дом, и тоже чувствую: необычно здесь. Похоже на староверов, огромный киот, много икон - но ладаном пахнет, как у нас в церквях, не по-староверски. Эта монахиня оказалась менее разговорчивой. Кажется, обет у нее был - не разговаривать с мирскими. Но про подземелья подтвердила. Рассказала, как стали зорить. Кого убивали, кого увозили, кто сбежал, куда мог. Говорила, страшно было смотреть, как поволокут то одну, то другую... Куда? Самое удобное место для расправ было это самое подземелье. Самой-то ей удалось скрыться, она еще была молодой, и люди выдали за свою дочку. Говорила: на все Божья воля.

Предположения мои потом подтвердились. Года три назад одна 80-летняя старушка что рассказала. Она была завскладом в Христорождественском соборе, на площади. Сейчас там музей. Этот собор, кстати, строили при Иване Грозном - одновременно с подземными ходами. Склад находился в помещении под парадным крыльцом собора. "И вот однажды пришла туда, чтобы вывезти стеклотару, - рассказывает она. - Жду машину, а ее все нет и нет. А я когда в это помещение зайду, то всегда как бы пахнет покойником. Ходила я по складу, ждала, прислонилась к стене - потянуло холодком. Смотрю, а там щель. В стене дыра заложена кирпичом, нашим, современным. Когда шофер приехал, говорю ему: "Алешка, иди чего-то покажу". Он посмотрел, пнул ногой, все и обвалилось. Такой оттуда ударил смрад, что выскочили мы из этого склада. Потом Алешка говорит, все-таки пойду погляжу, у меня фонарик есть в машине. Зашли туда - вроде колодца, и оттуда запахом этим тянет. Заглянули - полно черепов и костей. Что теперь делать? Грязи из лужи набрали и кирпичи кое-как на место слепили. И мы оттуда ушли, упаси Бог, завалив мусором дыру эту. Никому об этом не рассказывала, и сама старалась в этот склад пореже заходить".

Еще до этого рассказа по наводке некоего человека мы с детдомовскими ребятами заглядывали туда, искали вход в подземелье. Но все было закрыто тесинами, бумаг всяких набросано, и я ничего не заметил. А на этот раз потащил с собой эту старушку, бывшую кладовщицу, - решил-таки найти вход. Приходим: мусор кругом, а под ним свежий гравий. На следующую ночь прокрались мы туда с приятелем, стали копать. Сантиметров тридцать отрыли - чувствуем, что чем-то тянет из пустоты. Тут помощник мой испугался, что музейные работники обнаружат нас, да и землю некуда было выносить, - закопали обратно.

После этого как-то не поднялась у меня рука тревожить покойников. Греха побоялся...

"Апрель 1998 год. Начинаю с Божьей помощью печатать книгу о крестьянах Каргополья, об удивительно практичных северных людях, об их труде и быте, былом и настоящем, о мастерах, праздниках и обрядах, о шедеврах крестьянского рукоделия, с топора избах, домах, как могучий корабль..." - так начинается книга Николая Федоровича Аннина. Он пролистывает главы, показывая прямо на экране своего компьютера. Удивительный человек! Старик уже, а вот взял, и компьютер освоил. Все-таки есть в нашем народе какая-то мальчишеская живость, радостная любознательность...

"И по страницам уникальных старинных книг, подобно сверкающим алмазам, бриллиантам, раскиданы картинки-миниаюры, и глаз не оторвешь, и понятнее, что написано и о чем. "Цветник" называется. Особенно ценные дониконовские неисправленные, староверские. Вот что из одной книги вычитала любезная моя беседница порядовая соседушка..."

- Это я про своего деда пишу, - поясняет Аннин, - про его богослов-ские беседы с соседкой Александрой Питерской, по фамилии Быковой. Деду посвящена целая глава.

Эх, много я книг попортил после его смерти... У нас бумаги не было, а в дедовских книгах - поля широкие, сантиметров десять, чтобы не трепались от времени. Вырезал ножницами и писал своими сажевыми чернилами, решал школьные примеры. Как раз хватило на второй и третий классы. Сейчас жалею. Может быть, эта моя книга искупит вину?

Из-под широкой старинной кровати Николай Федорович вытаскивает чемоданы, коробки, доверху набитые фотографиям. На них деревянные церковки - красивые, глаз не отвести.

- Здесь все храмы нашего Каргополья. Несколько лет снимал... Иных уж и нет. И деревни тоже фотографировал, что сейчас стерты с лица земли. Одни березы на пустырях только и напоминают, что здесь хозяева жили. Стоят бедные березки и шепчут листьями о тех веселых временах: "Тут была жизнь".

Теперь я с видеокамерой по району езжу, снимаю все подряд, что пока еще живо. Чтобы осталась память. Может быть, на Страшном суде мне это зачтется?

Поскольку я в Бога верующий, то как думаю. Все добрые дела откладываются словно бы в банк. Ничего просто так не исчезает. И то доброе, что деды скопили, еще вернется к нашим внукам. Придет время...