ЧТЕНИЕ
СПАСИТЕЛЬНОЕ ВОСПОМИНАНИЕЗнайте же, что ничего нет выше и сильнее, и здоровее, и полезнее впредь для жизни, как хорошее какое-нибудь воспоминание, и особенно вынесенное ещё из детства, из родительского дома... И даже если и одно только хорошее воспоминание при нас останется в нашем сердце, то и то может послужить когда-нибудь нам во спасение.
Ф.М.Достоевский. «Братья Карамазовы»
Толик не считал себя бомжем. У него было жильё – крепкий дачный домик, построенный когда-то его отцом. Правда, зимовать в нём было непросто: приходилось дважды на день топить печь, да и то бывало, что к утру вода в чайнике замерзала. На дрова ушёл весь забор и все деревяшки, разбросанные в округе. Теперь стояла непростая задача – до начала зимы как-то запастись дровами. Да и сейчас хоть лето стоит, а в доме сыро из-за дождей, надо затапливать.
А ведь когда-то была у него хорошая городская квартира, семья, работа. Потом пошли пьянки-гулянки, увольнение, развод, размен. Полученную комнату пропил с дружками. Где они теперь, дружки закадычные: кто сидит, а кого уже нет на свете. Да и у самого не жизнь, а борьба за существование. Отъедаться удаётся только раз в году, когда на огородах картошка поспевает. Копнёшь тайком у одного, у другого, у каждого понемногу, чтобы никого не обидеть.
А на дрова он заработает. Завтра же с утра пойдёт на рынок и наймётся на погрузку-разгрузку. Платят там хорошо, главное деньги удержать, чтоб не утекли на пьянку. Но ведь он, Толик, не алкаш. Вот уже почти двое суток не пьёт. И не тянет. Правда, боль в животе не проходит с тех пор, как распили пузырь, принесённый Валерой со своей подружкой. Сказал, что это самогон-первач. Когда уговорили бутылку, стал Валера по пьяному делу кричать, материться. Выгнал Толик и его, и подружку, а сам всю ночь не мог уснуть, мучался от болей в желудке.
У печки Толик увидел большого чёрного жука, который лежал на спине и шевелил лапками. Такие жуки, размером с косточку от сливы, иногда бродили по его домику, а ночью ползали под обоями, и казалось, что скребётся мышь. Толик беспощадно их давил, вот и вчера придавил одного сильно, до хруста, и отбросил к печке. «Какой живучий! А если жук тоже чувствует боль, – вдруг подумал Толик, – и мучался всю ночь, как я?» Толик погрузился в раздумья. Он любил читать и недавно, встретив в дачном посёлке своего школьного друга, попросил какую-нибудь книжку. Тот вынес ему два прошлогодних журнала «Москва», где Толик в первую очередь прочитал стихи Юрия Кузнецова:
...Пригодится на правое дело.
Завернул он лягушку в платок.
Он разрезал ей белое тело,
Пропустил электрический ток.
В долгих муках она умирала,
В каждой жилке тянулись века,
И улыбка познанья играла
На счастливом лице дурака.
Толик когда-то работал электриком и знал, что электрический ток открыл в XIX веке итальянец Гальвани, когда препарировал лягушек и подсоединял к ним провода от громоотвода. Без его открытия не было бы сейчас ни лампочек, ни телефона, ни стиральной машины. Да и в медицине без опытов на животных не обойтись. И всё-таки в этих стихах была своя правда. Толик бросил жука в затопленную печь, чтоб не мучался, потом поймал бабочку, которая билась в окно, но не раздавил, как обычно, а выпустил в форточку.
Толик твёрдо знал, что жизнь его скоро изменится к лучшему. Есть у него двоюродный брат Вадим, с которым они вместе росли и который в начале 90-х годов уехал в Америку. Парень он всегда был башковитый и там, за океаном, устроился неплохо. Работает компьютерщиком, делает электронные игры, деньги зашибает сказочные. А недавно и гражданство американское получил. Год назад приезжал он к своим родителям, накупил им кучу всего. Толик в гости к ним зайти постеснялся, дождался брата во дворе, но разговор получился недолгий. «Тебе, – сказал брат, – в Штатах делать нечего, там надо пахать и пахать, а таких, как ты, там своих хватает». И ругнул Толика нехорошим словом. Не забыл ещё родной язык. Потом повёл его в магазин, купил ему куртку, брюки и ещё дал тысячу рублей.
А на днях Толик встретил своего дядю и тот сказал, что Вадим скоро приедет на целых две недели, что он звонил и спрашивал про него, Толика, и обещал ему помочь, пусть только бросит пить. Обещал устроить на хорошую работу, поскольку у него в нашем городе появились деловые связи. Так что теперь надо не прозевать его приезд.
К вечеру боль в желудке утихла и страшно захотелось выпить. Толик дождался темноты, взял большую сумку, гвоздодёр и пошёл к той даче, где, по его представлениям, можно было найти выпивку. Замок он взломал без особого труда и, зайдя в дом, долго в темноте обшаривал все полочки и шкафчики, но бутылки находил только пустые. Сильно разозлившись на незапасливых хозяев, он побросал в сумку несколько банок консервов, прихватил кое-что из посуды: ложки, чашки, ножи. Кроме того, взял трёхлитровую банку с какими-то заготовками, при этом ещё одна банка упала и разбилась.
Дома, осмотрев добычу, он обнаружил, что консервы были кошачьи, что в стеклянной банке вместо ожидаемых огурчиков было малиновое варенье, что этим же вареньем были забрызганы его брюки и ботинки. Идти куда-то ещё не было сил, и он лёг спать.
Утром он проснулся ещё затемно, неприятно скребло воспоминание о вчерашней краже. Встал, долго чистил брюки и ботинки, потом потащился на рынок. Там он весь день возил тележки с овощами, получил 300 рублей и сразу, чтобы не было соблазна, на все деньги купил сыра, хлеба, чая. Организм отчаянно требовал алкоголя, но в голове билась мысль: Вадик приедет через десять дней, надо продержаться, а там начнётся новая жизнь.
Вернувшись в дачный посёлок, он увидел хозяина обворованного домика, который возился со своим дверным замком. Тот хмуро посмотрел в его сторону и ничего не сказал. «Подозревает, – подумал Толик, – но в милицию заявлять из-за такой мелочи не будет».
За дни трезвой жизни Толик посвежел, заработал денег, купил себе кое-что из одежды и привёл себя в порядок. В субботу вечером он позвонил в дверь дядиной квартиры. Дядя выглядел расстроенным:
– Нет, не приехал Вадик и не звонил. Видно, что-то у него изменилось.
Толик записал длинный телефонный номер Вадима и пошёл на переговорный пункт. В телефонной трубке голос брата звучал так, будто он стоял рядом.
– А, Толик, рад тебя слышать. Ты знаешь, у меня неприятности. Обокрали нас, когда никого не было дома. Украли золотые вещи жены и дочери, а главное, мой компьютерный центр со всеми дисками. А я ведь брал работу на дом. Теперь вот сижу, восстанавливаю.
Упавшим голосом Толик спросил:
– Так, значит, у вас тоже крадут?
– Крадут, да ещё как.
– А когда это случилось?
– Несколько дней назад. Полиция пока никаких следов не нашла, значит, и не найдёт. В общем, откладывается мой приезд.
Голос Вадика дрожал, как бывало в детстве, когда его сильно обижали.
– Надо же, как совпало! – шептал Толик, выходя на улицу. – Как совпало! – повторял он по дороге в винный магазин. У него было такое чувство, будто обворовали его самого. – А может быть, это не совпадение, а просто мир так устроен, что всё в нём связано, что грех не проходит бесследно?
Вообще-то, Толик не был атеистом, но считал, что Богу нет никакого дела до таких, как он. А теперь получалось, что это вроде бы не так.
...Вдруг он увидел то, что с ним сейчас произойдёт. Картина была настолько ясная, словно в голове у него прокрутился видеофильм: вот он заходит в магазин, расплачивается в кассе, вот он трясущимися руками загружает бутылки в сумку, вот крупным планом его искажённое страстью, отвратительное лицо, вот он выходит из магазина... и проваливается в темноту, в жуткий мрак, из которого нет возврата. Он содрогнулся и остановился.
Недалеко он увидел церковь, где когда-то его крестила бабушка. Он вспомнил её доброе лицо, вспомнил, как она вела за ручку его, малыша, в церковь, как поднимала его, чтобы он мог поцеловать икону, как подводила его к чаше со святыми дарами и громко говорила: «Анатолий». Вспомнил, как она давала ему монетки, а он раздавал их нищим и слышал от них: «Спаси тебя Христос, мальчик». Вспомнил, как шестилетним мальчиком жил в деревне со своими братьями и сёстрами и как ходили они за земляникой, и он единственный собирал ягоды в кружку – остальные их просто ели – и нёс её домой бабушке, которая тогда болела. Вспомнил, как она при этом заплакала. Наверное, горько ей на том свете знать, что её любимый внучек стал пьяницей и вором.
Ноги, которые охотно несли его в магазин, не хотели идти в церковь, но всё же Толик заставил их. В церковной лавке он купил свечу, крестик и шнурок и уже с крестом на шее подошёл к иконе Николая Чудотворца. Бабушка когда-то говорила: «Молись Николаю Угоднику, он всегда поможет». Толик поставил зажжённую свечу на подсвечник, но она погасла. Он проделал это во второй и в третий раз – но свеча гореть не хотела. «Свечу продали с дефектом», – подумал он. Тут стоящая рядом служительница взяла свечу, зажгла её, поставила и молча отошла. Свеча и не думала гаснуть.
– Видно, я совсем плохой человек, – подумал Толик и взглянул на икону. Святитель Николай смотрел так грозно, что у Толика похолодело внутри. Он опустился на колени и долго, не поднимая головы, просил Николая Чудотворца спасти его от страшного мрака, избавить от страсти к пьянству. Когда он вновь посмотрел на икону, ему показалось, что грозный взгляд святителя немного смягчился.
– А соседу я верну все его вещи и за нанесённый ущерб отработаю, – вслух произнёс Толик, вытирая слёзы. – И покаюсь перед ним.
Тут он вспомнил, что каяться надо не только перед соседом, но и перед Богом. Он достоял до конца службы, вернулся в лавку и спросил, как надо каяться в грехах. Служащая дала ему листок, где объяснялось, как готовиться к исповеди и причастию, и сказала, когда надо прийти. Он купил молитвенник и небольшой складень, сложил их в нагрудные карманы. Потом отсчитал деньги на автобус и хлеб, а остальное опустил в ящик с надписью: «На ремонт храма».
«Так будет надёжнее», – подумал он. «Да, надёжнее», – повторял он, идя по улице и стараясь не смотреть на красивые бутылки в витринах, на пивные ларьки, на открытые двери рюмочных. Он чувствовал, как в нём нарастает новое радостное чувство, названия которому он не знал. А называлось оно надеждой.
Владимир ЯЦКЕВИЧ
ПРО ПИАНИНО, ХОР МАЛЬЧИКОВ И СИЛУ УДАРА
«Жило-было старое пианино. Его звали “Красный Октябрь”...»
Мой сын, взгромоздившись с ногами на стул, писал сочинение на свободную тему. «...В одном доме с королевским инструментом обитал непослушный мальчик». Поставив в конце предложения точку размером с маленькое пушечное ядро, Андрей сделал себе переменку, а потом продолжил: «Играя на пианино гаммы, мальчик так нещадно колотил по клавишам, что одна из них провалилась!» Перед тем как нанести решающий удар, он подкрепился горячими блинами с чаем. «Как-то раз мальчик закинул на пианино свой рваный носок, и он пылился там всё лето!..» Устав от напряжения, Андрей пересел за компьютерный стол: хотел на пять минут, а вышло, как всегда, на час с лишним. За это время я успела многое передумать…
Кажется, ещё вчера мой сын пошёл в первый класс. Мало уроков и уйма свободного времени… Чтобы Андрюшка не валял дурака, надо было срочно решать, чем он будет заниматься после занятий. Плавание, танцы, вольная борьба... После первого же заплыва в бассейне Андрей стал кашлять – мальчик оказался незакалённым. Для вольной борьбы он оказался чересчур эмоционален. Танцы отпали сами собой, поскольку Андрей был убеждён, что это для девочек...
Я за голову хваталась, не представляя, за что ещё можно зацепиться в этой почти безнадёжной ситуации. Приходской батюшка посоветовал сыну заняться пением. Так Андрей попал в хоровую школу мальчиков, мало того что без музыкальной подготовки, но ещё и с «опозданием» на целую четверть. Нотную грамоту брали штурмом, вместе учились определять характер песни «Петушок», написанный в мажорном ладу, различать сильные, а ещё и слабые доли, строить от разных звуков большие и малые секунды...
К концу учебного года, разрываясь между работой и хоровой школой, я так вымоталась, что Андрей, глядя на мои страдания, возненавидел от души все эти тона, полутона, такты и бемоли. На экзамене по фортепьяно он лихо сыграл «Юмореску» Моцарта, получил свои заработанные пять баллов, а потом тихонечко шепнул мне на ушко, что в хоровую школу мы больше ни ногой.
Прошло лето. Перед первым сентября позвонил батюшка, долго и вдохновенно говорил об облагораживающей силе искусства. Я позволяла себе, как обычно, не соглашаться с ним, разглагольствовала о глухой ярости, которую вызывает у меня сольфеджирование вокально-интонационных упражнений и работа с интервалами. «Но ты подумай, – с непонятной настойчивостью продолжал батюшка, – а вдруг твой сын захочет когда-нибудь петь на клиросе?..»
Пути Господни неисповедимы... Но образ ангелоподобного отрока, поющего на клиросе, очень скоро рухнул как карточный домик. Во втором классе у Андрея начались нешуточные конфликты с учительницей по фортепьяно. Его стыдили, бранили, несколько раз вызывали к директору школы маму – меня, стало быть. Всё напрасно. Как только учительница бралась разъяснять новую тему, Андрей начинал методично долбить носком ботинка пианино... От безысходности пробовала я читать молитвы преподобному Сергию Радонежскому о просвещении ума детей, но получилось ещё хуже. Как в кривом зеркале, стала видеть в сыне свои собственные грехи: несобранность, упрямство, небрежность…
Весь год, помимо всего прочего, Андрей жестоко кашлял, а прыгая с гаражей в снег со своими одноклассниками, подвернул ногу и долго хромал, потом что-то непонятное стало твориться у него с голосовыми связками, а средний палец на правой руке вспух от удара с размаху об дверной косяк, как подушка, – играл на перемене в «дракончики»... В конце концов педагог по фортепьяно отказалась работать с таким несносным учеником. Другая учительница оказалась не такой властной, напротив, в ней было столько почти материнской любви и нежности, что мы с Андреем невольно попались на этот крючок и со страшным скрипом, но перешли в третий класс...
Начало нового учебного года было окрашено в самые радужные тона: Андрей самостоятельно, без мамы, исправно разучивал сонаты, сложные партитуры. «Сарабанда», «Румяной зарёю покрылся восток», «Под твою милость», «Да исправится молитва моя»... Я не могла на него нарадоваться. Но потом мальчики из хоровой школы все как один увлеклись футболом, и началось… Домой Андрей стал возвращаться в семь, а то и в восемь часов вечера грязный, как чёрт из преисподней, мокрый до нитки, но счастливый – без сил, с папкой для нот, из-за прилипших к ней комочков земли, веточек, листьев больше похожей на коврик для обуви. Всю осень и долгую зиму мы по вечерам сушили с Андреем, как грибы, нотные листы, аккуратно раскладывая их на батарейках, книжных полках, в духовке – везде! Ничего страшного, главное, что теперь у моего сына в хоровой школе появились блестящие перспективы: решающий футбольный матч в конце учебного года между «старшаками» – старшеклассниками, значит, – и теми, кто помладше! Как Андрей умудрился в четвёртый класс перейти, для меня до сих пор остаётся загадкой.
В этом году на исходе третьей недели сентября Андрей пришёл из гимназического класса и тоном, не терпящим возражений, заявил: «У нас, у мальчиков, всё решают кулаки! Всё, маменька, я бросаю хоровую школу, буду заниматься борьбой!» Я невольно представила себе эту сценку из «плохого кино»: Андрей, вождь стаи, своими тонкими музыкальными пальцами хватает булыжник и швыряет его в своего соперника. Тот падает, а вся стая восторженно ревёт и бьёт себя кулаками в грудь... Неделю тянулось изматывающее противостояние между мной и сыном, а потом, как Иов многострадальный, я возопила: «Господи! Ты видишь – я на пределе сил! Помоги мне вразумить сына! Почему Ты молчишь?! А если Ты думаешь, что Андрей занимает в хоровой школе чужое место, то объясни, почему в нашем доме появилось это старое пианино?! Ведь Ты видел, как четыре здоровых мужика из службы перевозки поднимали эту тяжесть на четвёртый этаж!»
На другой день позвонила учительница по фортепьяно и сказала, чтобы Андрей возвращался в хоровую школу. Я хмуро пробурчала в ответ: «Если бы я знала, как это сделать. Он сам не пойдёт, а давить на него нет смысла...»
Через час с небольшим после звонка из хоровой школы повела сына, как телёнка на заклание, в зал единоборств. Прежде чем купить детский абонемент на кикбоксинг, я вдруг предложила Андрею бросить жребий: хоровая школа или кикбоксинг? Он на удивление легко согласился. Я выиграла с «условием»: хоровая и… свободное плавание в бассейне два раза в неделю. Андрей молчал с минуту, а потом сдался: «Я знаю, мама, тебе Господь помог». «Не мне, сынок, тебе помог, но ты это поймёшь не сразу...»
Если Бог даст, в хоровой школе нам предстоит ещё учиться и учиться… А своё сочинение о королевском инструменте Андрей закончил так: «Однажды в доме зазвучала Музыка, и пианино сразу помолодело на шесть лет».
Татьяна ТЕРЕНТЬЕВА
 | назад |
| вперед |  |
