СТЕЗЯ
МОРЕ И НЕБО КАПИТАНА КОКОВИНА
Поморские судьбы: моряки, священники и их жёны
В редакцию пришло письмо
Пару месяцев назад в редакцию «Веры» из Архангельска пришла бандероль. В ней оказалась книжка в голубой, цвета весеннего неба, обложке. Много хороших книг дарят нам читатели, но эта показалась особенной, потому что написала её жена моряка – о своём муже. И назвала книгу так: «Любовь и вера капитана дальнего плавания В. П. Коковина». С обложки на вас глядит седобородый человек в капитанском кителе. Вся грудь в наградах, но странное дело – чем дольше вглядываешься в лицо, тем больше кажется, что этот человек награждён чем-то, что неизмеримо выше земных знаков отличия.
В письме, приложенном к книге, Оксана Павловна сокрушается: «Вдруг я написала не так – слишком просто и приземлённо; но что же делать – последний раз писала сочинение в школе, семьдесят лет назад. Не могла я не рассказать о муже, потому что сам он о себе мемуары писать наотрез отказался. Но как хочется, чтобы наши дети, внуки и правнуки знали, что всё доброе в них передалось им по наследству от отца и деда и от нашей любви друг к другу...»
Оксана Павловна призналась в письме, что, кроме рассказа о любимом человеке, задача номер один у неё была такая: приобщить собратьев-моряков к православной вере. И женское чутьё подсказало ей, как это сделать поделикатнее. Поместить на обложку портрет капитана Коковина, необычайно популярного в моряцкой среде, – это был своеобразный тактический ход. Купят люди книгу про Валерия Петровича, прочтут – а в конце её, того не ожидая, найдут для себя душеполезное: о таинствах Церкви, молитвы разные. Такая вот необычная книжка получилась. Но ведь и правда: для моряка они всегда рядом – море и Небо.
Раньше в жизни самого капитана Коковина больше было моря, а теперь больше неба. И того, голубого или белёсого, что смотрит в окна его квартиры на набережной Двины, и того, что мы пишем с большой буквы. Время, что ещё отпущено, не дорого – драгоценно. Хочется успеть потрудиться ради Христа. Вот и раздаривают супруги по знакомым, по библиотекам духовные книги, что собирали много лет, привели в Церковь своих дочерей, внуков, рады принимать в своём доме батюшек.
|
Так же и мама Валерия Петровича когда-то принимала батюшек. Только смысл у этого выражения был совсем другим в далёкие сороковые годы. «Принимать батюшек» сегодня – это значит потчевать их чаем с пирогами и, взяв благословение на прощанье, кричать радостно вдогонку, в лестничный пролёт: «Заходите ещё! Всегда желанный гость!» А в то время... Серафима Георгиевна Коковина, заведующая детским садом на одном из лесопильных заводов (в Архангельске таких было много), в чьём кабинете за портретом Ленина находилась икона Святителя Николая, тоже «принимала батюшек» у себя – прятала ссыльных священнослужителей в подсобках садика. (Жить им было негде: их привозили в Архангельск, выгружали, а дальше ступай куда хочешь, только народ не смущай речами. А народ – не смей их принимать!) Сколько потом женщина претерпела за свою доброту! Но как было не пожалеть неприкаянных батюшек, когда родной брат Серафимы Георгиевны, отец Виктор, был таким же «зэком», как они, тоже страдал где-то в Воркуте, на Печоре...
Он умер всего два года назад – протоиерей Виктор Шиповальников, известный священник Русской Православной Церкви. 65 лет его долгой жизни было отдано служению Богу и Церкви. Услышав это имя, светлеют лицом матушки-монахини в Дивеево. Это он, Божьим промыслом, в безбожные годы хранил у себя чудотворную икону Божией Матери «Умиление», перед которой скончался св. Серафим Саровский, и несколько других дивеевских святынь, а потом передал их Патриарху Алексию Второму. Из Архангельска ему пришлось уехать в конце сороковых – не стал освящать воду на Крещение в тесном храме, где всегда давка, а повёл людей на Двину – тем и озлобил против себя власти.
Был в роду и ещё один батюшка, пострадавший за веру, из Шенкурского района Архангелогородчины. В тридцатых годах его расстреляли. Каждое утро молится Валерий Петрович: «Отец Николай Коковин, мученик, пострадавший за веру Христову, помолись у Престола Божия за меня, грешного Валерия Коковина, твоего внучатого племянника, и за жену мою Ксению, за детей наших, внуков и правнуков, родных и близких...»
Медный образок
Православие в те годы жило, тайно светясь сквозь покровы, под которыми его укрывали верные люди. А молодым почти ничего и не говорили. Дети жили в полную силу, как и положено молодости, вольный морской ветер трепал их кудри, а двухпудовая гиря перепрыгивала из руки в руку, как игрушечка.
Вообще-то, с юности манило Валерия Коковина больше небо. Оба деда были мореходами-поморами, а дед по отцу, капитан Степан Петрович, со знаменитым Георгием Седовым за руку здоровался. В молодости плавал и отец, Пётр Степанович. Но Валера мечтал о самолётах, даже хотел уехать учиться по лётной части. Отговорил его, между прочим, легендарный лётчик-полярник Иван Папанин (в войну он был назначен в Архангельск контролировать союзнические поставки, и Валера с другом частенько забегали послушать его рассказы). «Зачем тебе, брат, куда-то ехать, когда мореходка под боком», – примерно так сказал пареньку Папанин, и это подействовало.
В Морской техникум он поступил в 1943 году, 14-летним – «в порядке исключения» (брали туда с 15-ти, но Валерий уговорил начальника взять его). Учиться голодным, плохо одетым ребятам было нелегко. Устраивали шуточные соревнования – у кого на валенках больше заплат. Валерий занял второе место, после закадычного своего дружка Володи Коротуна. А с питанием дело было совсем худо. Курсантам давали по 200 граммов горького, с хвоей хлеба и тарелку жиденького супа раз в день. От истощения паренёк заболел, и если бы не врач-англичанин, которого мама разыскала в гостинице «Интурист», угас бы совсем (от голода и бомбёжек в Архангельске погиб каждый десятый житель). Врач оказался человеком добрым – мало того что выдал мальчику лекарство, так ещё и присылал ему обеды из ресторана. Но прошло три месяца, прежде чем Валерий вернулся к товарищам – его уже успели вычеркнуть из списков учащихся.
Материнская молитва хранила его. Провожая Валерия в первый раз в море (ему предстояла практика на судах, участвующих в боевых действиях), Серафима Георгиевна зашила ему в одежду медную иконку Святителя Николая. Только заступничество покровителя моряков и могло спасти парня – как-то раз, работая на судне-землечерпалке, он получил страшной силы удар цепью по голове, но остался жив. И когда матросом нёс службу на пароходе «Свияга», обеспечивая проход судам северных конвоев, то есть заряжая зенитное орудие и расстреливая всплывавшие мины, опасных минут хватало. Но Господь хранил. «И сейчас эту иконку Валерий носит открыто, не расстаётся с ней», – пишет Оксана Павловна в книге.
...Когда мы встретились с Валерием Петровичем и Оксаной Павловной в их квартире в Архангельске, я сразу узнала этот образок на шее хозяина – позеленевшим краешком он выглядывал из-под ворота рубашки.
«Когда мне было двадцать два...»
|
Прославленному капитану уже за восемьдесят, но выправка и знаменитый коковинский взгляд – внимательный и внутренне весёлый – всё те же, что и на фотографиях времён молодости. Поморская несуетность в каждом движении и та истинная душевная простота, которую так ценили всегда в Коковине люди, которая делала его родственным всем, – всё это в нём осталось. Правда, теперь Валерий Петрович, как говорят родные, стал молчуном. Слух не тот, не та и память, да и душа уже не принимает разговоров, слова роняются редко. Вспоминается почему-то из апостола Павла: «Да будет каждое ваше слово приправлено солью». За всё время, что я была в гостях у Коковиных, Валерий Петрович произнёс несколько реплик вроде: «Ксаночка, передай, пожалуйста, конфетку», – но осталось ощущение, будто мне уже только этим светлым взглядом сказано что-то очень важное.
А раньше, бывало, друзья на магнитофон записывали его рассказы и морские байки. Вот, например, такую: «Когда мне было всего 22 года, меня послали старшим помощником на легендарный старенький пароход “Профсоюз”. На нём капитаном был Андрей Александрович Антипин, очень уважаемый, наш чистый помор. Интересные были у него выражения. Ну, например, он говорил: “Каким побытом вы живёте?” – то есть “каким образом”, и много разного. Меня он называл Петровичем. Конечно, вначале он относился ко мне очень осторожно, потому что я был слишком молод, а ему уже было за шестьдесят. Помню, как-то говорит: “Петрович, ты сам-то когда-нибудь швартовался?” Я отвечаю: “Нет, Андрей Александрович, не приходилось”. – “Ну вот, понимаешь, вот ведь мне же надоть в Соломбалу ехать. У меня там жена, да хозяйство, да в общем всякая такая штука. Ты бы перешёл на Левый берег с Красной пристани да обратно”. Я говорю: “Дак, Андрей Александрович, давай я попробую”. – “Ну дак ведь попробуешь, попробуешь, да пароход-то сломаш”. А стармех Ермолаич и говорит: “Андрей Александрович, да перейдём мы с Петровичем, да не волнуйся ты, я там из машины подскажу”. – “Ну да, ты поскажешь, толстопузый, что ты там подскажешь”. Но потом согласился. Значит, я самостоятельно начинаю делать переход. Благополучно отошли, пришли на Левый берег, там взяли бункер. Потом идём обратно. Я рулевому говорю: “Смотри, Коля, вон капитан-то уже на причале стоит, смотрит, как мы будем швартоваться”. И мы тихонько подошли, ошвартовались, и после этого я получил право ходить по всему нашему порту Архангельску, а Андрей Александрович говорил: “Петрович, ты тут, давай, занимайся перешвартовками, а я поеду в Соломбалу, а то у меня там жена, да в общем всякая такая штука”».
Или вот ещё, из рассказов бывалого капитана:
«Вот, например, у поморов всегда и до сих пор правило – уж бабе руль доверять нельзя. На карбасе они там, скажем, из Яреньги в Лопшеньгу или куда-нибудь из Нёноксы в Сюзьму или в Солзу гребут вдоль бережку, дак она там, Пелагея-то, значит, гребёт, а он рулит. Потом он говорит: “Дак что, Пелагея, никак устала?” – “Дак как не устала, котору версту уж гребу”. – “Дак давай отдохни”. Значит, пехаются в берег носом. Потом он говорит: “Ну, да никак отдохнула?” – “Да уж вроде отдохнула”. – “Ну, давай опять садись”. Вот так у нас поморы только на руле, а бабы только на вёслах”».
Или про женскую долю по-ненецки: «Оленья упряжка – три оленя, и молодые ненцы, муж и жена. Ненцы говорят: “Капитан, садись на место жёнки, держись крепче”. Ещё снегу не было, я, значит, зацепился как следует, ненец уселся, и понеслись мы по кустам и кочкам, прямо только береги глаза. Уже смотрю – на берег выкатили. Обернулся – вижу, эта молодая жёнка-то, она, оказывается, держалась сзади за верёвку и бежала. Я уж даже внимания не мог обратить, потому что такой треск, шум...»
А это про старых да малых: «Приходилось мне бывать у ненцев в чуме. Помню, старушка сидит, трубку курит. Я спрашиваю: “Бабушка, сколько тебе лет-то?” – “Да много лет-то”. – “Дак сколько? Восемьдесят?” – “Да, наверно, восемьдесят”. – “А может, сто?” – “А может, и сто”. Тут подходит в малице маленький ненец лет пяти. Мне говорит: “Дай, дядя, закурить”. Я говорю: “Тебе нельзя, ты ещё маленький”. А бабушка говорит: “Нет-нет, он не маленький. Ему можно, он курит у нас”. Ну, дал ему папиросу. Смотрю, он этот “Беломорканал” соорудил как заправский курильщик, прикурил и пошёл так важно».
Жена и винтовка
В доме моряка многое напоминает о прежних днях. На стенах комнат – барометры в виде штурвала, на картинах волнуется море: синие, зелёные глыбы. Моё внимание привлёк необычного вида парусник из металла.
– Этот кораблик – фамильная вещь Коковиных, переходил от старых мореходов к молодым. Пока вот у нас задержался, – улыбается Оксана Павловна, – у нас ведь две дочки, сыновей нет. В войну его сдали было, чтобы обменять на продукты, но потом забрали всё-таки обратно.
Кстати, старшая дочь, Марина, очень похожая на отца, тоже участвует в нашем разговоре.
|
У супругов Коковиных в Архангельске и за его пределами всегда была репутация не просто хороших, а очень хороших людей (достаточно сказать, что Валерий Петрович – единственный из моряков, кто награждён званием «Почётный гражданин Архангельска»). Скоро шестьдесят лет, как они вместе, – счастливый брак!
– Оксана Павловна, – обращаюсь я к супруге капитана, – расскажите, как вы с Валерием Петровичем познакомились.
– Вы не поверите, – живо откликается она, – мы были знакомы всего пару дней, а на третий день он сделал предложение. Я жила с мамой и сестрой в Калинине, а Валерий приехал туда на зональные соревнования моряков. Познакомились мы на танцплощадке в городском саду. Играл духовой оркестр, кружились пары. Валерий потом признавался, что друзья еле уговорили его сходить на танцы – он отбивался до последнего, хотел выспаться перед тренировкой, но в конце концов уступил, и мы увидели друг друга. Он мне, конечно, понравился, но выходить замуж... «Надо узнать друг друга получше», – я ему ответила. Валерий сказал, что лучше узнать друг друга нам не придётся: завтра он уезжает в Архангельск, а потом уходит в море. Сказал ещё: «Я насмотрелся в море, как страдают моряки от неверных жён. А ты чистая, скромная, такую жену мне и надо». И мы расписались. Я была учительницей географии, не могла наслушаться рассказами мужа о разных странах и морях, о звёздах, по которым моряки находят верный курс. В общем, из Калинина тогда Валерий привёз приз – охотничью винтовку и жену (винтовку получил он за первое личное место по стрельбе). Очень метко отстрелялся, во всех отношениях, – смеётся Оксана Павловна.
Дядя Витя
– Расписались мы, – продолжает рассказывать она, – и Валерий сказал: «А теперь надо повенчаться». Но произошло это лишь год спустя. Мы приехали в Рязань к дяде Валерия, отцу Виктору, он и обвенчал нас. Надо сказать, у отца Виктора прекрасная матушка (ей 86 лет сейчас), всю жизнь была его правой рукой. Тётя Маша дала мне на венчание своё платье, в котором она венчалась, так что, возможно, это тоже сказалось на крепости нашего союза. Я-то приехала в пёстром крепдешиновом платье, она и говорит: «Давай-ка померь моё». А я уже с Мариной ходила.
Оксана Павловна обращается к дочери:
– Отец ведь говорил тебе: «Марина, ты венчаешься второй раз. Первый – в животе». Помнишь, нет?
– Помню, – улыбается та. – Нас с сестрой Ольгой тоже венчал отец Виктор. А когда всё духовное стало приоткрываться в конце 80-х, мы приехали, помню, к батюшке, иконы, журналы – я всё покупала, такая жажда была! Пока не напиталась душа, не успокоилась. Детские впечатления о дяде Вите и тёте Маше очень светлые. Мы всей семьёй заезжали к ним летом, когда на байдарках путешествовали. Народу в их доме было всегда много, на веранде накрывали большой овальный стол. Лиза, их старшая дочь, рассказывала: именины отца – столько гостей! Всё московское духовенство, наверное. Все с ним советовались, благословлялись.
О дяде Вите – отце Викторе Шиповальникове – в этом доме могут рассказать много.
– Недавно мы побывали в Дивеево, – вспоминает Марина Валерьевна. – И во время послушания (попросили нас полы вымыть в архиерейской) разговорились с одной из монахинь. «Да-да-да, конечно, мы помним о. Виктора Шиповальникова и молимся о нём постоянно», – сказала она. Иконы, что он сохранил в безбожное время, украшают теперь Троицкий собор. Патриарх Алексий ему грамоту за это дал.
– Патриарх Алексий, когда дядя Витя служил во Пскове, помогал ему – мальчиком ещё был, – вставляет словечко Оксана Павловна. – А наш нынешний Патриарх тоже пересекался с семьёй батюшки. Матушка Мария говорила, что о. Кирилл, будучи ещё простым священником, отпевал в Сестрорецке маму матушки Марии, а потом и её сестру.
– Был забавный случай, – вспоминает Оксана Павловна. – Однажды Валерий Петрович ездил в Североморск (там проводились совещания по отработке взаимодействия военного и торгового флотов на случай войны). Уезжал в шапке из белька – а вернулся в каракулевой. Оказалось, его шапку украли в раздевалке штаба флота. Через неделю в Архангельск прилетел полковник и вручил Валерию коробку, в которой была шапка из пыжика, – и извинения от командующего Северным флотом. А каракулевую шапку послали дяде Вите, и она пришлась ему впору, очень удобно было под неё косичку заправлять.
«Смотри, Кулаков!»
– Делать проблему из кражи, вообще «кулаками потрясать» – это не по-Валериному. За себя, свои интересы стоять – это было ему совсем не свойственно. А вот за других он вступался, чужой беды для него не было. Скольким капитанам он лично помогал с жильём, будучи президентом Ассоциации северных капитанов, скольких защитил от несправедливо жестокого наказания за просчёты в работе! Или такой был случай. В Белом море село на камни греческое судно. Греки оставили его и уехали. В это время приехала наша комиссия, стали думать, что делать. На корабле были запасы продуктов, и вот человек, стороживший судно, решил сделать начальникам подарки. На каждом мешке были написаны фамилия и адрес. Прислали мешок и Валерию Петровичу. Кто-то доложил в органы, и началось расследование по факту воровства. Все отказались, что брали продукты, а один из них пришёл к нам домой и уговорил Валерия взять всю вину на себя. Его вызвали и спросили: «Неужели это вы, Валерий Петрович, украли продукты? Непохоже на вас». Муж не моргнув глазом сказал: «Бес попутал». Был строгий выговор с занесением в личное дело (через год его сняли). Потому и получал он в свой адрес такие слова от людей: «Есть всё-таки на свете настоящие люди, у которых в груди сердце и в жилах течёт кровь, а не чернила и конторский клей». Так написал ему один старый моряк.
Пожалуй, один лишь раз поднёс капитан свой внушительной величины кулак к носу коллеги, и то в шутку. Тот, будучи совсем ещё молодым, боялся не справиться со своими капитанскими обязанностями. Тут-то и обыграл Валерий Петрович его фамилию: «Смотри, Кулаков!» А Кулаков потом плавал отлично и всегда с благодарностью вспоминал кулак капитана-наставника.
Сокровище сердец
Жили Коковины счастливо и весело. Подрастали две дочки. К возвращению мужа и отца из плавания устраивалась генеральная уборка, дом наполнялся ароматом пирогов с палтусом. А отпуск проводили в байдарочным походах по рекам Севера и средней полосы, вместе с семьями знакомых моряков. «Адмиралом» в таких плаваниях был, бесспорно, капитан Коковин. «Кто на Мезени побывал, того в Крым не тянет», – говорил Валерий Петрович. Как-то пришлось пешком идти по пересохшему руслу реки Цна, на себе тащить лодки. Местные жители никак не могли поверить, что это капитаны с Севера. «Капитаны на Юге отдыхают, вы, небось, и не капитаны вовсе?..»
Много было в жизни радости, потому что любили жизнь, любили друг друга. А сейчас трогательно наблюдать их заботу друг о друге. Оксана Павловна плохо видит, читать не может. Поэтому Валерий Петрович начитывает на магнитофон духовные книги, а жена потом слушает. Теперь он – её глаза, а она – его уши.
– Валерий Петрович говорит так же, как отец Виктор говорил – по-северному медленно, протяжно, веско. Хотите, включу запись? – обращается ко мне Оксана Павловна.
И я слышу низкий голос, похожий ещё на голос Патриарха Алексия Второго. Валерий Петрович читает на этой плёнке проповеди святителя Луки Войно-Ясенецкого 46-го года, читает так, как читают стихи – немного нараспев и ритмично. Это, наверное, море научило капитана так читать, ведь море – это стихи Бога: в нём есть, как и в стихах, ритм, глубина и красота.
«Так и вы – откройте сердца ваши пред Богом, проникнитесь желанием слышать Слово Божие, проникнитесь страстным желанием понимать все слова Божии, и если так настроите сердца ваши, то сбудутся на вас слова Христа, что кто имеет, тому дано будет и преумножится. Да умножит Господь благодатное сокровище сердец ваших».
Елена ГРИГОРЯН
Фото автора и из архива семьи Коковиных
 | назад |
| вперед |  |
