ВЕРЁВКА

Автор этого необычного по жанру произведения много лет по благословению о. Кирилла (Павлова) занимается вопросами православной психологии. Пишет рассказы для взрослых и детей, лауреат литературной премии. «В данный момент работаю над обширным сочинением по миссионерской работе Православной Церкви. Кроме всего прочего, пытаюсь найти ответ на то, почему люди не верят в Бога...» – так он предварил свою притчу, присланную к нам в редакцию.

Дело такое по засухе было да в стародавние времена. По тем годам ещё многие в храм Божий ходили и молиться умели – не то что ныне.

Напала как-то засуха на землю, истомила крестьянскую землю, испепелила терпение мужицкое.

Вот раз народ из церкви пошёл и на площади остановился, заспорил. Начали-то старики с окладистыми бородами. Мол, отчего Бог нам дождя не даёт? – вот и молиться ходим, и все службы выстаиваем по строгости... Почему-де в засухе живём и урожай гибнет, и почто нам такое наказание, за какие грехи?

Разделились. Одни ладят: «Нам по молитве положено! Пусть справедливости ради Бог дождь пошлёт». Другие противоречат: «Куда там! Всех грехов не перечесть, не исповедать. За грехи и засуха, за грехи – скорбь!» Разругались. Дело до драки дошло. Ещё бы спичку чиркни – и пожар! Вот только одного дедушку не слушали, который ростом был мал да всё рукою за сердце держался. Шептал, старый, православным про «волюшку», но никто не слушал.

Шумели мужики, шумели да и решили собороваться. Мол-де, когда от грехов очистимся, тогда опосля и скорбь отнимется, и засуха проклятая перестанет быть.

На другой неделе – церковь битком. Позади всех дедушка протискивается да всё про волюшку речь заводит. Но не слухают мужики. Кого дед за рубаху ни потянет – отворачиваются. Стали собороваться – честь по чести батюшка отслужил, помазал спорщиков по совести. Помазался и дедушка. Из церкви расходились: те, что «нам за молитву положено», выжидательно идут, а те, что «за грехи засуха» – блаженно, но с опаской. Позади всех старичок тащится, ножками шаркает, за сердце держится, про волюшку бормочет... Разошлись по домам и дома словно надулись – выжидают мужики определения Божия.

Прождали день, промаялись два, посохли и на третий.

А к концу недели недовольство бабахнуло! Те сельчане, что «за справедливое» стояли, орут: «Забыл про нас Бог!» А которые в себе грехи видели, пересохшие глотки дерут: «Как же так?! Ведь очистились, а дождя не имем?!»

Засуха проклятая! Иссушила ты ум людской, и не разумеет истины народ в похотях сердца своего; иссушила ты глаза крестьянские, и не видит ими правды мужик. Разволновались-раздухарились сельчане: ярость волнами по толпе переливается, а бесам того и надо. Начали демоны простачков подзадоривать: «Идите, церковь разорите, священника побейте». Мужики таковые мысли за свои приняли, взяли колы – да к храму. Вдруг слышат позади дюже странные слова старичка: «Чавой-та за верёвка у поли болтается?»

Оглянулись. Носы вытерли. Глаза протёрли. Дубины с плеч скинули.

В самом деле! Не сойти с этого места! Как есть: верёвка с облака свесилась да над пахотой болтается. Бабы охнули! Мужики ухнули! Потянулся в поле народ. Сначала полушажками, потом шагом, а потом вдарились бежать, кто кого скорее, в посохшее поле.

Прибежали и встали как вкопанные. Верёвка с облака свисает... Молчали-молчали... Смотрели-смотрели... Вдруг бабы как заголосят! Аж детей испугали. Мужики на баб: «Цыц!» Жёны языки прикусили, только что попискивают да детям рты зажимают, чтоб не плакали или, ещё того хуже, не смеялись.

Заходили вокруг верёвки, головы запрокинули. Подвох ищут. Были и такие, что удивление своё верёвке не выказали, а наружу одну холодность показали, ещё и рукой махнули, дескать: «Знаем! На войне и не такое бывало».

Смотрели, ходили, а толку не прибавилось. Что с верёвкой делать? Кто виноват, что она с облаков свесилась?! Думали-думали... Бороды чесали, на баб злились, пот вытирали, друг на друга ругались... Тут старшина деревенский, который раненья на войнах имел, встал под верёвкой и говорит: «Покидать диковину без присмотра не можно, потому какая польза али какой вред от нея селу собирается, не ведаем. Предлагаю до поры до времени часового у верёвки поставить, чтоб глядел за порядком и диковинку берёг».

Мужики спорить не стали. А бабы своё противление по первости никогда не выказывают. Посему запылили все себе по хатам. Шёл и старичок и всё бормотал: «Ой-да кабы по волюшке!..»

И вот начали сельчане нести вахту у верёвки. Побывал у неё и батюшка. Водосвятный молебен отслужил, окропил святой водой верёвку и тех, кто на молитву пришёл. Уходя, сказал о верёвке, что неспроста та жила с неба свесилась и что сие как есть самое правдивое попущение Божие. Народ, кто веру твёрдую имел, стоять возле жилы отказался...

Однажды ночью сын старосты села нёс отцовское послушание возле чуда. Задремал он и, стоя на полынной духоте, став падать, не думая схватился за верёвку. Повис... и опомнился!

В мгновение от отрока сон отлетел. «Что будет?! Ой, беда! Ведь за верёвку дёрнул! Попадёт от отца!» Хотел бежать. Остановился. Назад! И опять встал. Сердце колотится так, что из груди вон! Наложил руку, чтоб не выпрыгнуло.

Да вдруг – что это? Упало сверху, да как ещё шмякнуло! Монеты кто кидает? По темноте не видно. Расплющил ладонь – шмяк! Тронул – вода. «Неужто? Дождь?! Батюшки родные! Мать честна!»

И верно. Как грянул гром да ливануло как из ведра! А народ от радости уж на улицы высыпал – пляшет посреди ночи, ликует, голосит не насытится... Тут сын старосты вбегает. Толпа ему: «Пошто верёвку бросил без догляда?» Он – в ноги. Мол, так и так: «Повис... Тут и полило».

Земляки быстро связь перекинули между верёвкою и дождём, и едва солнышко выглянуло, как сельчане, при праздничных рубахах, в сапогах, салом натёртых, отправились к верёвке, словно на свадьбу. Звали батюшку, но тот ответил отказом. Не обиделись, а только посмеялись. Гармонь с собой прихватили. Вышли за околицу – песни запели.

Подошли. Встали кругом. Старшой в белой рубахе выступил вперёд, бабам подмигивая. Все зычно ему: «Давай, Фёдор, тяни! Опрокидывай небо!»

Взялся мозолистыми ручищами – и раз! Отошёл. Ливануло! Чудо! С полчаса дождь шумел, дюже добро пролил...

С той поры привыкли сельчане к верёвке. Как дождя или снегу просить? Подходи – дёргай! Никому отказа нету. Все на верёвке мозоли натёрли, окромя старичка да батюшки. Полить огород? Приходи к верёвке. Посушить когда? Солнца ясного? На, тронь жилу!

Всё бы оно так хорошо, да вот оказия: один в поле работать выходит, а другой верёвку дёргает. По дождю неловко трудиться. Вот и обижаться начали сельчане. Одним дождь подавай, другим – солнце. А мальчонки раз посреди июля снегопад сдёрнули – на салазках покататься. Пори их опосля того, не пори – гектар заморозили... Вышла от верёвки распря великая! Каждый от чуда своего желает. Так и ходят, так и дёргают. С каким помыслом подойдёшь, с того и получи.

Про речку и колодцы забыли. Сделали стоки с крыш, бочки под них поставили. Уж не то что для скотины или посадок, а и для самовара вода кончается – тут же к верёвке тянутся. И вот тебе раздор на селе: одни чаёк попивают, а другие в дождливой жиже валандаются.

Завраждовали две старухи. Одна – тайком в поле к верёвке, граду просить, дабы соседский урожай побить: «Пущай и мой достаток погибнет, но змеюге той не зарадоваться!» И верно – не зарадовалась с соседкою, а вместе с ними и всё село. Град аж с куриное яйцо весь урожай побил, крыши поломал, скотину покалечил.

Почесали затылки мужики. Что тут делать? Сельчанин уже страсть к верёвке возымел. Мыслили пользу великую от верёвки получить, поначалу так оно и было, а вот теперь, когда всякий по похотям дёргает, – разор, беда и междоусобицы, прежде не слыханные. Верёвку уж всю измызгали-изнурили, а бед у села только прибавилось. Соседние деревни посмеиваются, а может, и завидуют...

И вот как-то раз, уже под Яблочный Спас, пошёл Фёдор, «мужик уважаемый», для скотины воды сдёрнуть. Только вышел за калитку, а сосед, что раненый с войны вернулся, намерение его угадал, потому как сам не в дожде, а вёдре нуждался. Долго не думая, заковылял за Фёдором. Тот шагу прибавит – и раненый такожде.

Увидала их состязание бабка – и за родными припустила: ей снега для погреба потребность вдруг случилась. Бабку ту приметила хозяйка, детишек из школы поджидавшая, – увидела, что народ к верёвке бежит, и сильно ей не восхотелось, чтобы ливень сыночков замочил... За хозяйкою той – другая, а за нею – третья. Четверо мужиков возле шинка стояли и, узрев неладное в бабьем побеге, по той же дороге за ними поторопились. Через окно староста увидел – жену, что в доме была, окликнул: «Кабы худа не вышло, Прасковья!» – и выскочил во двор...

А Фёдор уже верёвку схватил. Тут и раненый поспел. Оба к себе тянут, друг друга пинают, ругаются. Бабы подбежали, за верёвку уцепились. Визжат, тянут. Мужики подбежали – давай их оттаскивать. Всё село собралось: кричат, толкаются, давят – спасу нет!

Тут тебе и дождь хлынул, и пурга завеяла, и солнце зажгло, как из печки! Вся община уже на верёвке повисла... Тут и лопнуло наверху за облаком, полетел из тучи конец верёвки на землю.

Оборвали!

Стихли вдруг и бабы, и мужики. Только друг на друга смотрят да глазами хлопают. Маненько снег ещё веет на солнцепёке, а так погода тихая сразу установилась. И вот посреди этой тишины недоуменной выступает старичок и говорит: «Где бы вам совет стариков, убелённых сединами, послушать раньше? Говорил я про волю-волюшку...»

Оглядел он тут притихших сельчан. Никто его не останавливает...

– Ропотом горделивым мы Бога прогневляли и засуху в назидание терпеть не желали. Исполнения своей волюшки от Неба требовали. Что ж пришло, когда получили просимое? Прахом пошло хозяйство. Оттого, что свою волюшку вперёд воли Божьей поставили. Где каждый за себя – там разор и погибель. Потому что у каждого воля своя, а соединить-то нас может только воля Божия! Коль в храм ходим, закон Божий признаём, так и воли Его искать надобно. Тогда и едины будем – тогда мир и добро, и достаток.

– А теперь что же нам делать? – спросил староста, теребя верёвку в руках.

– Теперь главное – урок принять. Верёвка та – мудрая. Чем для нас эта жила с облака явилась? И учителем, и врачевателем, потому как страсть и алчность в нас обнаружила. Как её оборвали мы, так обретём мир Божий и благополучие, если оборвём свои страсти и своемыслие.

Сказав так, старичок перекрестился, вздохнул и пошёл прочь. Сельчане же долго стояли, держа верёвку в руках, дивясь мудрости старика.

И видно, усвоили они урок, потому как с той поры на Господа не пеняли, а в бедах о собственном недостоинстве вспоминали, и в душах крестьян удивительная жила к Богу протянулась, прочнее которой на земле нет и оборваться которой уж никогда не возможно.