МАСТЕР ЛЕСА

Главное русское богатство и его хранитель

Иногда о таких людях говорят, что им «больше всех надо». Ещё в них видят постоянных возмутителей спокойствия. Лично я поначалу так и воспринял...

– Вы знаете, что у нас в Троицко-Печорске Троицкую церковь ломают? – позвонил житель этого отдалённого села. – Администрация распорядилась, рабочие ломают, и никто их не контролирует.

Надо сказать, Троицко-Печорский район – самый настоящий таёжный угол, расположенный в верховьях Печоры, с востока он прижался к суровому Северному Уралу. Место труднодоступное, но славное своей духовной историей. Ещё при первых епископах Пермских, предположительно в 1416 году, здесь был основан Троицкий монастырь, давший название всей этой земле. Спустя столетия в местном храме Троицы Живоначальной служил Вонифатий Куратов, родной брат основоположника коми литературы Ивана Алексеевича Куратова. Связан храм и с другими славными людьми Коми края. И вот теперь его втихаря ломают?!

– Постойте, – припомнил я. – Так ведь Троицкую церковь ещё при советской власти снесли.

– Совершенно верно, – слышу ответ с другого конца провода. – На месте церкви клуб был построен, а сейчас он пришёл в аварийное состояние, поэтому и взялись его сносить. Но фундамент и часть каменных стен там остались от прежнего храма. И вообще место святое, с трёх сторон его кладбище окружало, на котором в том числе Куратовы похоронены. Надо же как-то по-человечески всё делать – наблюдателя церковного к рабочим приставить, археолога пригласить. Молебен какой-нибудь организовать. Не просто ломать, а разбирать с уважением, чинно, с ритуалом. У нас на селе даже в баню со своим ритуалом ходят, а тут – храм!

Слово за слово, знакомлюсь с «возмутителем спокойствия». Оказывается, Дмитрий Леонидович Соколов таковым себя вовсе не считает, мол, наоборот, он ратует за соблюдение чинности и порядка, как это изначально устроено в природе. Сам он 22 года отработал в Троицко-Печорском районе мастером леса. Это такая должность между лесничим и лесником – мастер подчиняется лесничему, неся ответственность за определённый участок леса, а в его подчинении находятся лесники. Если кого и называть «хозяином леса», то его – «мастер» как раз и происходит от латинского слова magister, что означает «хозяин».

Впрочем, уже год, как Дмитрий Леонидович ушёл на пенсию, так что теперь больше внимания уделяет делам общественным.

Этот наш разговор был в сентябре прошлого года. И вот нынче Дмитрий Леонидович приехал в Сыктывкар, зашёл в гости.

– На лесного человека вы не похожи. Очки, интеллигентская борода, – шучу, пожимая его крепкую ладонь.

– А кого ожидали увидеть? Дерсу Узала? – улыбается гость.

– Как там с храмом? – спрашиваю.

– Деревянные стены уже разобрали, осталась старая каменная часть, где кинобудка была устроена. Но я не по этому делу в город приехал. Хочу встретиться с земляком, игуменом Игнатием (Бакаевым). Посоветоваться с ним насчёт архитектора для будущей церкви в Усть-Илыче.

– Так вы с отцом Игнатием из одной деревни? – удивляюсь.

– Почти. Он из Палью, это у нас посёлок в Троицко-Печорском районе на реке Илыч, в 8 километрах от места её впадения в Печору. В детстве я жил неподалеку, в лесоучастке Новый, вплоть до его закрытия в конце 50-х.

– Это же теперь на территории Печоро-Илычского биосферного заповедника находится?

– Рядом.

– Места первозданные, а столько селений...

– Раньше в тайге народ широко селился вплоть до Уральских отрогов. Там и коми были, и беглые старообрядцы-скрытники. Один из притоков Илыча так и называется – Молебный. Но многие дома уже брошены, народ в самом Усть-Илыче сосредоточился, сейчас в нём примерно 800 жителей. И вот решили они построить храм взамен разрушенного. Прежний-то, Иоанно-Предтеченский, стоял с 1893 года. Стоял он внизу, у речной стрелки, а ныне народ собирается на песчаном бугре строить, где у нас контора леспромхоза была. Вид там замечательный, и нужен хороший архитектор, чтобы гармонично вписал строение. И чтобы он сам туда приехал, постоял на этом взгорке, окинул взором наши просторы...

– Есть много хороших типовых проектов.

– Нет, нет, – покачал головой мастер леса. – Нужно понять дух этого места, почувствовать, почему люди здесь поселились. Я вот когда лес после вырубок сажал, то много всяких обязательных факторов учитывал, какую именно породу высадить. Но есть ещё такой фактор – собственное чутьё. Вот чувствуешь: это здесь приживётся и хорошую поросль даст, а это – нет. То же самое с архитектурой. Ко всему душу надо прикладывать.

– Вы что-то заканчивали по лесной науке? – интересуюсь.

– Не довелось. Сначала я в пединститут поступил, но бросил. Вернулся в район и подался на работу в лесничество, сначала Белоборское, а потом Троицко-Печорское. В процессе работы дважды проходил курсы повышения квалификации в Пушкино под Ленинградом и в Сыктывкаре.

– Получается, любовь к лесу победила?

– Знаете, за всё время я только двух людей встретил, которые по-настоящему, больше себя самого, любили лес. Был у нас в республике первый заместитель министра лесного хозяйства Борис Александрович Ковалёв. С одной стороны, настоящий учёный, защитивший диссертацию «Оптимизация лесопользования в Коми АССР», которая до сих пор изучается студентами. А с другой – просто увлечённый человек, тонко чувствовавший нашу северную природу. В Коми книжном издательстве печатались его книги: «Войди в лес другом», «С ружьём и лукошком», «Приглашаю в лес, туда, где можно набрать грибов и ягод, порыбачить и поохотиться». Это человек, который любил и защищал лес. Но в середине 90-х его по просьбе олигархов за два ведра черники уволили с должности.

– А при чём здесь черника?

– Была большая статья в одной из республиканских газет, называлась «За два ведра черники». Приехали какие-то бизнесмены, подарили министру два ведра черники и сказали: «Есть у нас небольшая просьбочка...» Это было как-то связано с приватизацией крупнейшего в стране Сыктывкарского ЛПК в 90-х, –Ковалёв оказался помехой.

А второго такого человека я встретил, когда к нам из Архангельского института леса и лесохимии приезжал Анатолий Леонидович Паршевников – изучать молодняки кедров, всходящие после сплошных вырубок. Энтузиаст, тимирязевец! Из жизни ушёл в 2008 году, и в память его в «Лесном журнале» большая статья вышла. Знаете про этот журнал? В нынешнем году исполнилось 180 лет, как он выходит. Было в России такое Общество для поощрения лесного хозяйства, созданное царём Николаем I, вот оно и стало выпускать Наука о лесе у нас имеет глубокие корни, это огромный мир, в котором много знаменитых имён, энтузиастов своего дела.

Вот двух людей такого масштаба встретил. И что интересно. Они хоть и учёные, но с людьми очень быстро сходились – буквально в одну минуту контакт с ними наладился. Если человек любит и понимает лес, он не может быть злым, по­этому к нему другие и тянутся. Это я постоянно замечал. Да ведь ещё Менделеев говорил: «Кто не любит деревья, пусть не говорит, что любит человека».

– В ваши обязанности мастера леса что входило?

– Контроль за тем, как рубят лес, что оставляется, что бросается, портится, сжигается, в воде топится. Вторая половина работы – проводить посадки, собирать семена, шишки, дикоросы, чагу.

– А я в детстве тоже зелёные шишки собирал, в лесничество за деньги сдавал, – обрадовался я, вдруг вспомнив.

– ...Ещё мы высаживаем на питомнике лесные культуры, сами подбираем участки, где какую культуру посадить. Где надо лиственницей освежить, где кедром или ёлкой.

– Из чего исходите, что именно сажать?

– Из естественного порядка. Ведь известно, через сколько сотен лет на Севере происходит замещение берёзы елью и сосной. Тут ещё надо смотреть по плодородию почвы. Одни деревья могут и на камнях расти, а другим подавай подзолы.

– А какие самые живучие? Которые на камнях растут?

– Лиственница хорошо растёт, сосна. Но тут не всё однозначно. Камень камню рознь. Есть разные водные режимы, разные ветра, разная освещённость.

Посадить – это ещё не всё, надо потом и лесокультурные работы проводить. Например, если к осени на месте посадок вырастет высокая трава, то молодые всходы могут загнить. Вот и убираем траву. А когда деревца повзрослеют, им нужно небо открыть. И начинаем прореживать лиственные породы – иву, осину, берёзу.

Что ещё в обязанностях? Охрана от пожаров и от сибирского шелкопряда – это главный наш враг.

– Лес-то большой, как всё успевали?

– Во времена Союза существовала математическая модель – на такую-то площадь лесов определённой климатической зоны выделялись определённые штат и финансирование. Какие при этом были критерии оценки, я не совсем чётко понимаю. Тут зависит от того, как в целом к лесу относиться. Вот вы знаете, что список всемирного наследия ЮНЕСКО включает девять сотен объектов, из них 24 находятся в России, а из них 10 – это природные объекты? И первыми в эту десятку ещё в 1990 году ЮНЕСКО включила «Девственные леса Коми», к которым относится наше Приуралье. Сначала ценным наследием признали наши леса и только потом – озеро Байкал, вулканы Камчатки и уже остальное.

"Лес - наше богатство" - не пустая фраза. Между тем на наше Троицко-Печорское лесничество, то есть почти на 300 тысяч гектаров, полагалось всего 16 лесников, на каждого своя территориальная единица - обход. Это по штату. Но в лучшие годы у нас на одного лесника приходился обход площадью 30-40 тысяч гектаров. Во время обследования обхода отмечали, где подтопление, где усыхание, где ветровал, где браконьерские порубки, а где в лесу - полный порядок. Особый случай - если встретится необычный природный объект.

– То есть вместо 19 тысячи гектаров на одного лесника приходилось 40 тысяч, – подсчитываю я. – И что, он успевал?

– Нет, конечно. Но всё-таки что-то делалось. А сейчас и этого нет. Некоторые инженеры и начальники отделов годами не выезжают в лес.

– Почему не выезжают?

– Так я ж говорю: лес надо любить! Это ведь одна из немногих профессий, где без любви никак: учитель, врач, лесник.

– Учитель и врач – понятно, с живыми людьми дело имеют. А дерево – это же просто дерево? – сомневаюсь я.

Дмитрий Леонидович рассмеялся:

– Так мы же не о табуретках говорим, а о живом лесе. Паустовский хорошо об этом писал, Тургенев, Некрасов... А помните, как Василий Шукшин в «Калине красной» подошёл к голой берёзке, погладил: «Ишь ты какая... Невеста какая. Жениха ждёшь? Скоро уж, скоро...» И в конце фильма, когда в поле на тракторе работал, снова к берёзкам подошёл: «Ох, вы мои хорошие!.. Ну что, дождались? Зазеленели... Ox, ox нарядились-то! Ах, невестушки вы мои, нарядились. И молчат стоят. Хоть бы крикнули, позвали – нет, нарядились и стоят. Ну уж, вижу теперь, вижу – красивые. Ну ладно, мне пахать надо. Я тут рядом буду, буду заходить теперь...» Вот это – лесник.

– Ещё Пришвин о лесе хорошо писал, – напоминаю Дмитрию Леонидовичу. – Известна ведь его «Корабельная чаща».

– Несколько раз читал я эту повесть-сказку, но почему-то меня не трогает, – признался мастер леса. – Красивая, но разве о лесе? Соколов-Микитов правильно замечал, что у Пришвина есть некоторая вычурность.

– Пришвин много путешествовал, разве лес он не знал?

– Да всё он знал. Но описывал, как турист в лесу. Ах, красоты, ах, как я это замечательно вижу! Может, я что-то не понимаю, но даже в приключенческой повести «Злой дух Ямбуя» Григория Федосеева между строчек о лесе сказано лучше, чем у Пришвина. Ещё мне нравится ленинградский писатель Сергей Воронин, его «Таёжная развязка».

А что касается «Корабельной чащи»... Это написано про ботанический заказник, который находится у нас в Республике Коми – на территории Ёртомского леспромхоза в Удорском районе. Там действительно красиво, сосны высотой 30 метров. И Пришвин восхищался: «Там деревья так чисты, что нет сучков на большую высоту, а под деревьями мох белый олений, и тоже чистый и тёплый: станешь на коленки – и только хрустнет и будешь, как на ковре. Тогда кажется человеку, будто его эти деревья, поднимаясь к солнцу, с собой поднимают». Вот ему важно, что деревья его ввысь поднимают, он всё-таки писатель-философ. А был бы лесным человеком, то пожалел бы эту чащу, там ведь соснам по 200-300 лет, и полного симбиоза уже нет.

Корабельная чаща ещё держится, а есть такие старые загущенные леса, в которых своими «пальмами» вверху старые деревья лесному сообществу свет заслоняют и мощными корнями соки из земли вытягивают, так что даже трава не растёт. А нет травы – нет ягодников, нет ягодников – нет ящериц, червей, мышей, зайцев, рыси, волков, медведей. Мёртвый лес. Кому он нужен?

Это как в жизни. Некоторые вещи вырастают до таких размеров, что заслоняют небо и сами начинают умирать. Вот это надо убирать и новое сажать. И сажать-то с умом.

Опытный лесник перед посадкой ориентируется по рельефу, по почве, водному режиму, освещённости, ветрам, сопутствующим древесным породам. Есть ведь противопоказания. Скажем, осина – она заражает сосну, так что у сосны в сердцевине появляется такая морковная гниль. Как это происходит? Снегом обламывает нижние сучки, и в отверстия попадают споры осиновой пыльцы – и сосна заболевает, падает. Опытный лесовод видит: нет, в этом месте мы посадим лиственницу. Весной она будет бархатно-нежно-зелёной, а осенью будет стоять, как храм с золотыми куполами. Приятно и людям посмотреть, и зверям хорошо. Они ведь тоже свою красоту чувствуют. Как сказал Дерсу Узала о медведе: «Ево тоже люди».

– Вы сами лично много деревьев посадили?

– Не так много, как наши знатные лесники. Тут многое зависит от условий посадки. Есть очень тяжёлые почвы, на которые, как ни старайся, более 600 деревцев в день не высадишь. Это когда ты идёшь в броднях с рюкзаком, полным саженцев, а в руке ещё ведро с глиняной болтушкой, куда корнями тоже саженцы пристроены. И вот второй рукой сажаешь, а третьей рукой за кусты держишься на склоне, чтобы не упасть. Где полегче условия, там и 800 можно посадить. Иногда бывает, что в один день и 3 тысячи посадишь – пашешь с семи утра до девяти вечера. Тут ещё важно, какое расстояние в рядках между посадками. Бывает, что в уже существующий подрост высаживаешь, а бывают сплошные культуры – это как мы садим картошку, подряд. Настоящее спелое дерево вырастает обычно в семи метрах друг от друга, но садить надо чаще. Почему? Потому что один саженец заяц или лось съест, второй сгниёт, третий снегом загнётся, у четвёртого вершинку сломает – и оно уже не дерево будет. Получается, что на семь метров надо пять саженцев, один да выживет. Они ведь очень нежные: слегка поцарапай – и заводится какой-нибудь стволовой вредитель, грибок.

– Ваши первые посадки, наверное, уже до неба вымахали?

– Самой первой, помню, я сажал лиственницу. Сейчас она под десять метров высотой. А времени сколько прошло? Да почти 22 года.

– Было это в том роковом 91-м году, когда всё в нашей стране изменилось, – вспоминает Дмитрий Леонидович. – Даже в природе что-то особенное чувствовалось. Лето было жаркое и очень раннее, наступило оно на Кириопасху – 7 апреля, когда Пасха и Благовещенье в один день праздновались. С начала марта и как раз по 7 апреля я был в Пушкине, учился в лесотехническом институте на курсах повышения квалификации. По выходным мы ездили в Ленинград на демонстрации против Горбачёва. Знатоки подсказывали: «Перед демонстрацией ничего не кушай. Если пуля попадёт в кишки, то больше шансов выжить, иначе – перитонит».

Чего мы тогда бунтовали? Не нравились мне бесхребетность Горбачёва, его жена Раиса Максимовна, и что страну до Чернобыля довели. Из-за паники в связи с денежной реформой Павлова учёбу пришлось закончить раньше, боялись, что автостопом придётся домой возвращаться. Прилетаю в Сыктывкар – солнце палит, от самолёта к аэровокзалу тротуар из берёзовых горбылей выложен, кругом вода от талого снега. Смотрю: самолёты взлетают словно с озера, брызги во все стороны. Потом добираюсь до своего Белоборского лесничества – и тут же начинаю посадки. Ой, много мы посадили! Что-то такое было разлито в природе, подгонявшее, требовавшее перемен.

– Ваш лес, слава Богу, вырос, а перемены эти чуть страну не сгубили, – замечаю я.

– Да, так и получилось. Особенно мне людей жалко, которые из-за безработицы и бессмысленности спились и умерли. И жалко то поколение молодёжи, которое выросло без должного воспитания. А это самое важное. У себя на работе я вешал плакат с цитатой из «Леса» Леонова: «Создавать творцов и покровителей леса ещё важнее, чем выращивать сам лес». А покровитель леса – это человек, любящий Родину, свой народ, государство.

– И ещё, наверное, Бога?

– Само собой. Ведь вся природа, вся красота – Богом устроены.

– Кстати, а как вы относитесь к «Столбам выветривания» на уральском плато Маньпупунёр? Это ведь в ваших краях? – интересуюсь. – Не так давно эти семь огромных столбов стали победителем конкурса РТР «7 чудес России».

– Как отношусь? Ходил туда ещё в 1971 году, школьником. Очень красиво, русский Стоунхендж.

– А ведь место языческое, – ловлю собеседника на слове. – «Маньпупунёр» переводится с мансийского языка как «Малая гора идолов». Эту красоту тоже Бог сотворил?

– Наверное стоит разделять природные явления и то, как разные люди их понимают. Что касается Маньпупунёра, то, говорят, сами манси считали грехом на это плато подниматься. По их легенде, семь столбов - это семь великанов, которые гнались за одним из племён, пытавшимся скрыться за Каменным поясом. Там великаны и окаменели. Похожая легенда есть и у коми. Но дело не в этом. При желании в идола можно превратить что угодно, ведь даже деревьям люди поклонялись. Но мы-то христиане.

Вот я вам про будущий храм в Усть-Илыче говорил. Хотелось бы, чтобы он и туристов привлёк. Маршрут на Маньпупунёр как проходит? От устья Илыча вверх по течению до лесного кордона Усть-Ляга и далее 35 километров пешком до самого плато со столбами. То есть маршрут начинается в Усть-Илыче – и вот пусть туристы, отправляясь в поход за красотой, сначала местный храм посетят, помолятся, проникнутся сознанием, что весь этот мир Богом создан.

– А вы сами в Церковь давно пришли?

– Не сразу это получилось, через сомнения всякие. Хотя род мой, конечно, православный. Родители в Троицко-Печорский район с севера Нижегородской области приехали. Бабушка по матери, из Ковригиных, ещё молодой девкой ходила пешком на Новый Афон. Другая бабушка тоже богомольной была. Помню, мы, ещё совсем детки, мёртвого цыплёнка похоронили и сверху крестик поставили. Так она очень доходчиво объяснила, кому крест нужен, а кому нет. Проблески веры у меня в детстве были. А потом пионерия, комсомолия. И так катилось по инерции, пока Бог не надоумил после третьего предупреждения.

– Первый раз в церковь я сознательно зашёл в середине 90-х, – рассказывает Дмитрий Леонидович. – Был на вахте в лесу, и передают с нарочным: «Твоя мама тяжело заболела». Из Белого Бора, где она жила и где лесопункт наш, её уже отвезли в Троицко-Печорск в больницу. Мчусь туда. А в ту пору близ больницы в бывшей станции переливания крови открыли молельный дом. И я прямиком туда, хотя некрещёный был. Поставил свечу, стал молиться своими словами, поскольку молитв-то не знал... Мама выздоровела, и о церкви я забыл. Прошло несколько лет – она снова тяжело заболела. Я снова по накатанной дорожке иду в храм. Затем ещё прошло время – сестра стала умирать. Я снова в храм. Такие были мне уроки, а я всё не понимал.

Смерть сестры на многое открыла глаза. Она работала библиотекарем в Усть-Илыче, там и замуж вышла. Природа у нас нетронутая, здоровая, жить бы и жить. А муж поехал в Ульяновск на строительство авиазавода, который должен был выпускать «Русланы». В 86-м сестра поехала за ним и попала в радиоактивное облако, прилетевшее из соседнего с Ульяновском Димитровграда-10. Там располагается крупнейший в России исследовательский центр атомных реакторов – НИИАР. Было два выброса подряд, и в атмосферу попал радиоактивный йод-131, вредный для щитовидной железы. Сестра долго болела, а в начале 90-х, в той нервной обстановке, как-то быстро сгорела в 35 лет.

Эта страшная несправедливость меня подкосила. Но кто её убил? Не Бог же, а люди, которые нарушили устроенное Им равновесие в природе. Много я об этом думал... Прошли ещё годы, и у моей жены начались проблемы. Тут уж мы, будучи в Сыктывкаре, зашли в Свято-Вознесенский храм и приняли крещение.

Перед крещением одни нам говорили, что надо сначала пройти оглашение, с батюшкой поговорить. Другая знакомая убеждала, что надо сначала креститься, а потом разговоры разговаривать. И я тоже был настроен ничего не откладывать. В 91-м, помню, всё собирался с музыкантом Игорем Тальковым поговорить, благо возможность имелась. Душу его я чувствовал, и он бы мог мне на многое ответить... Но пока готовился, фундамент к разговору подводил, его уже убили. А в конце 90-х написал я письмо питерскому священнику Василию Ермакову, о духовности которого был наслышан. Несколько вариантов письма составил – о борениях своих, исканиях, сомнениях и маловерии своём. Всё же решился и отправил письмо. Он вскорости ответил: мол, приезжай, поговорим. Несколько лет я собирался, и он умер.

– Так после крещения «разговора» и не было?

– Получается, не было. Вот сейчас собираюсь в Кирилло-Мариинский скит под Сыктывкар съездить, с земляком своим, игуменом Игнатием, встретиться.

– Он почти коллега ваш, до принятия сана был директором леспромхоза.

– Да, я знаю. Есть к нему вопрос: как жить сегодня, в вероломные эти времена? Ведь сама суть нашей русской жизни уходит, как вода сквозь пальцы, каждую минуту. Говоря научно, уходят соборность, общинность, созерцательность. Утром я встаю, всё вроде бы ничего. А как оглянусь вокруг, вспомню – какое-то недоброе кипение начинается...

Ну и насчёт архитектора для усть-илычской церкви спрошу. Меня, правда, официально для этого не уполномочивали, но, может, какую пользу принесу.

…Гость порывисто встаёт, жмёт руку, спешит по своим делам – нечасто ведь из таёжного района удаётся в город выбраться. Божьей помощи ему...