ОТЧИНА

ЭТО – НАША ЖИЗНЬ

В последние годы всё больше иностранцев из благополучной Европы селятся в России. Почему?


Олег Верещагин

С Олегом Верещагиным, уроженцем и жителем маленького городка Кирсанов на Тамбовщине, мы познакомились по электронной переписке. Есть такой сайт «Самиздат», где самодеятельные авторы выкладывают свои художественные произведения, и вот там можно прочитать его романы и рассказы. В основном они посвящены подросткам. Свой интерес к воспитанию детей Олег Николаевич объяснил тем, что вырос в учительской семье: учителями были его мама, родной дядя, дедушка и бабушка. И сам он преподавал в школе историю, увлечённо занимался с детьми, возродил военную игру «Зарница» – намного раньше того, как этим «озаботилось» государство. На таких людях в переломные годы наша страна и держалась. «В середине 90-х мы с мамой два года жили фактически подаянием, но не бросали работы», – как о само собой разумеющемся говорит он. Тринадцать лет Олег Николаевич отдал сельской школе, покуда её не закрыли в результате «оптимизации», затем работал в другой сельской школе – её недавно также закрыли. Оставшись безработным, учитель продолжает своё дело – в художественных произведениях помогает юным читателям осознать себя частью русской истории, осознать ответственность за свою Родину. В свет уже вышли семнадцать его книг.

А в нынешнем году автор подготовил необычную подборку – запись рассказов поселившихся в России иностранцев.

– Почему вдруг вас иностранцы заинтересовали? – спрашиваю Олега Николаевича.

– Их взгляд со стороны на нашу русскую жизнь позволяет многое понять, – ответил он. – В том числе то, что мы имеем и что можем потерять в результате внедрения ювенальной юстиции.

– Вы сами сталкивались с «ювенальщиками»?

– В 2008 году меня попросили помочь посодействовать в нескольких случаях похищения детей, иначе не назовёшь, чиновниками социальных служб. До этого я искренне пребывал в полном неведении об этой беде в России. А тут стал знакомиться – сперва по делу, даже с недоверием, – и начали открываться такие адские глубины и бездны, что я пришёл в ужас. Меня трудно напугать или растрогать, но за короткий срок я получил такую лавину информации, что спрашивал себя: а я не сплю?! это не кошмар? так не бывает! Когда понял, что не сплю и бывает, более того, это есть в моей стране, поклялся себе, что впредь всем чем могу буду помогать людям, у которых социал-фашисты отняли семьи. Получается плохо, могу я мало, но быть спокойным уже просто не выходит... Ювенальная юстиция лишь одно из зол, которые обрушились сейчас на Россию. Но в перспективе именно это – самое опасное зло. Потому что победа «детозащитников» – крах всего, что делает человека Человеком.

– Рассказы иностранцев записаны вами слово в слово или вы по-писательски что-то домыслили?

– Там есть стилистическая обработка, ведь не все они владеют русским языком. Но домысливаний нет. Зачем? Подобные истории вам могут рассказать многие и многие переселенцы. Если вам интересно, то почитайте специализированные издания на английском и русском языках, где приехавшие в Россию делятся своими впечатлениями. На вскидку могу назвать сайт «English in Russia» (englishinrussia.ru). Его создал школьный учитель Алекс Джуд, уже более 10 лет живущий в России. Часто туда пишут британцы, которые нашим детям преподают английский язык. И один из них, Rufus Matthews, замечает:


Майкл Уэр и его семья

«Беседуя с моими коллегами-учителями, я обнаружил несколько разных мотиваций для переезда и жизни в России. Так, они говорили мне, что им нравится здешняя свобода. Кроме того, в России им легче преподавать, потому что дети более адекватные. Родителям проще призвать детей к порядку, не опасаясь обвинений в нарушении закона. Американцы рассказывали мне истории о том, как родители боятся воздействовать на детей – власти могут из-за этого отобрать их. У одного из моих коллег в Америке есть сын, и он очень хотел бы привезти сына сюда учиться. Он прямо-таки не может дождаться того дня, когда заберёт его из Америки и привезёт в Россию. Ещё один его мотив: в России мальчики вырастают мужчинами, а девочки – женщинами, в традиционном смысле этих слов, уже утраченном в Америке».

Вот вам, пожалуйста, прямая речь иностранца, можете и английский оригинал посмотреть. То же самое говорят и в моей подборке историй. Чего же тут домысливать?

– Иностранцев много переезжает в Россию на постоянное место жительства?

– В последние годы их всё больше и больше. Причём часто селятся не в больших городах, а в русской деревне. В «The Siberian Times» и в британской газете «The Daily Mail» был интересный репортаж о Майкле Уэре, который уже 20 лет живёт в глухом сибирском селе Дубинка. Так он утверждает: «При нормальной госполитике в российские деревни могли бы приезжать сотни тысяч иностранцев». И они едут. В одной только Липецкой области, например, пять поселений из бывших граждан Германии, Англии и Швеции.

В приведённых мной историях, по понятным причинам, я изменил имена детей. Но это реальные люди, с которыми довелось общаться, и всё рассказанное – наша жизнь.

Записал Михаил СИЗОВ

ОНИ ВЫБРАЛИ РОССИЮ

Макс, 13 лет, немец

(История про кражу со взломом из соседского погреба. Это не первая кража со взломом на его счету, но первая - в России)

…Пришедший к нам участковый был очень вежлив. Это общее у русских – к иностранцам из Европы они относятся робко-вежливо-насторожённо, очень много нужно времени, чтобы тебя признали «своим». Но вещи, которые он говорил, нас напугали. Оказывается, Макс совершил уголовное преступление – кражу со взломом! И нам повезло, что ему ещё нет 14 лет, иначе мог бы рассматриваться вопрос о сроке реального заключения до пяти лет! То есть от преступления по полной ответственности его отделяли те три дня, которые оставались до его дня рождения!

Мы не верили своим ушам. Оказывается, в России с 14 лет можно по-настоящему сесть в тюрьму! Мы пожалели, что приехали. На наши робкие расспросы – мол, как же так, почему ребёнок должен отвечать с такого возраста – участковый удивился, мы просто не поняли друг друга. Мы привыкли, что в Германии ребёнок находится в сверхприоритетном положении, максимум, что грозило бы Максу за такое на старой родине, – профилактическая беседа. Впрочем, участковый сказал, что всё-таки едва ли суд назначил бы нашему сыну даже после 14 лет настоящий тюремный срок; это очень редко делают с первого раза за преступления, не связанные с покушением на безо­пасность личности. Ещё нам повезло, что соседи не написали заявления (в России это играет большую роль – без заявления пострадавшей стороны не рассматривают и более серьёзные преступления) и что нам не придётся даже платить штраф. Нас это тоже удивило – сочетание такого жестокого закона и такой странной позиции людей, не желающих им пользоваться. Помявшись перед самым уходом, участковый спросил, склонен ли Макс вообще к асоциальному поведению. Пришлось признать, что склонен, более того – ему не нравится в России, но связано это, конечно, с периодом взросления и должно пройти с возрастом. На что участковый заметил, что мальчишку надо было выдрать после первой же его выходки, и дело с концом, а не ждать, пока он вырастет в вора. И ушёл.

Нас это пожелание из уст стража порядка тоже поразило. Мы, честно говоря, и не думали в тот момент, как близки к исполнению пожеланий офицера.

Сразу после его ухода муж поговорил с Максом и потребовал от него пойти к соседям извиниться и предложить отработать ущерб. Начался грандиозный скандал – Макс наотрез отказывался так поступать. Дальнейшее описывать я не буду – после очередного, очень грубого, выпада сына в наш адрес муж сделал именно так, как советовал участковый. Сейчас я осознаю, что это выглядело и было более смешно, чем сурово, но тогда это поразило меня и потрясло Макса. Когда муж его отпустил – сам потрясённый тем, что сделал, – наш сын убежал в комнату. Видимо, это был катарсис – до него вдруг дошло, что отец намного сильнее физически, что ему некуда и некому пожаловаться на «родительское насилие», что от него требуется возместить ущерб самому, что он находился в шаге от настоящего суда и тюрьмы. В комнате он плакал, не напоказ, а по-настоящему. Мы сидели в гостиной, как две статуи, ощущая себя настоящими преступниками, более того – нарушителями табу. Мы ждали требовательного стука в дверь. В наших головах роились ужасные мысли: о том, что сын перестанет нам доверять, что он совершит самоубийство, что мы нанесли ему тяжкую психическую травму – в общем, множество тех слов и формул, которые мы заучили на психотренингах ещё до рождения Макса.

К ужину Макс не вышел и крикнул, всё ещё со слезами, что будет есть в своей комнате. К моему удивлению и ужасу, муж ответил, что в этом случае Макс ужина не получит, а если он не будет сидеть за столом через минуту, то не получит и завтрака.

Макс вышел через полминуты. Я таким его ещё никогда не видела. Впрочем, мужа я тоже не видела таким – он отправил Макса умываться и приказал, когда тот вернулся, попросить сперва прощенья, а потом разрешения сесть за стол. Я была поражена: Макс делал всё это, хотя и угрюмо, не поднимая на нас глаз. Перед тем как начать есть, муж сказал: «Послушай, сынок. Русские воспитывают своих детей именно так, и я буду тебя воспитывать так. Глупости кончились. Я не хочу, чтобы ты попал за решётку. Думаю, и ты тоже этого не хочешь, ведь ты слышал, что сказал офицер. Но я не хочу ещё и того, чтобы ты вырос бесчувственным бездельником. И вот тут мне плевать на твоё мнение. Завтра ты пойдёшь к соседям с извинениями и будешь работать там – где и как, они скажут. Пока не отработаешь сумму, которой ты их лишил. Ты понял меня?»

Макс несколько секунд молчал. Потом поднял глаза и ответил негромко, но отчётливо: «Да, пап...»

Вы не поверите, но у нас не просто более не было нужды в диких сценах, таких как разыгравшаяся в гостиной после ухода участкового, – нашего сына словно бы подменили. Первое время я даже боялась этой перемены. Мне казалось, что Макс затаил обиду. И только через месяц с лишним я поняла, что ничего подобного нет. И ещё я поняла гораздо более важную вещь: в нашем доме и за наш счёт много лет жил маленький (и уже не очень маленький) деспот и бездельник, который вовсе нам не доверял и не смотрел на нас как на друзей, в чём нас убеждали те, по чьим методикам мы его «воспитывали», – он нас втайне презирал и нами умело пользовался. И виноваты в этом были именно мы – виноваты в том, что вели себя с ним так, как нам внушили «авторитетные специалисты». С другой стороны – был ли в Германии у нас выбор? Нет, не было, честно говорю я себе. Там на страже нашего страха и детского эгоизма Макса стоял нелепый закон. Здесь выбор есть. Мы его сделали, и он оказался верным. Мы счастливы, а главное – на самом деле счастлив Макс. У него появились родители, у меня и мужа – сын, а у нас – семья.

Адольф брейвик, 35 лет, швед

(Отец троих детей)

То, что русские, взрослые, могут ссориться и скандалить, что под горячую руку муж может вздуть жену, а жена отхлестать полотенцем ребёнка – но при этом они все на самом деле любят друг друга и друг без друга им плохо, – в голову человека, переделанного под принятые в наших родных краях стандарты, просто не укладывается. Я не скажу, что я это одобряю, такое поведение многих русских. Я не считаю, что бить жену и физически наказывать детей – это верный путь, и сам я так никогда не делал и не стану делать. Но я просто призываю понять: семья здесь – это не просто слово. Из русских детских домов дети убегают к родителям. Из наших лукаво названных «замещающих семей» – практически никогда. Наши дети до такой степени привыкли, что у них, в сущности, нет родителей, что они спокойно подчиняются всему, что делает с ними любой взрослый человек. Они не способны ни на бунт, ни на побег, ни на сопротивление, даже когда речь идёт об их жизни или здоровье. Они приучены к тому, что являются собственностью не семьи, а всех сразу.

Русские дети – бегут. Бегут нередко в ужасающие бытовые условия. При этом в детских домах России вовсе не так страшно, как мы привыкли представлять. Регулярная и обильная еда, компьютеры, развлечения, уход и присмотр. Тем не менее побеги «домой» очень и очень часты, и встречают полное понимание даже среди тех, кто по долгу службы возвращает детей обратно в детский дом. «А чего вы хотите? – говорят они совершенно не представимые для нашего полицейского или работника опеки слова. – Там же дом». А ведь надо учесть, что в России нет и близко того антисемейного произвола, который царит у нас. Чтобы русского ребёнка отобрали в детский дом, в его родной семье на самом деле должно быть ужасно, поверьте мне.

Нам трудно понять, что, в общем-то, ребёнок, которого нередко бьёт отец, но при этом берёт его с собой на рыбалку и учит владеть инструментами и возиться с машиной или мотоциклом, может быть гораздо счастливей (и он на самом деле гораздо счастливей), чем ребёнок, которого отец и пальцем не тронул, но с которым он видится пятнадцать минут в день за завтраком и ужином. Это прозвучит крамольно для современного западного человека, но это правда, поверьте моему опыту жителя двух парадоксально разных стран. Мы так постарались по чьей-то недоброй указке создать «безопасный мир» для своих детей, что уничтожили в себе и в них всё человеческое. Только в России я действительно понял, с ужасом понял, что все те слова, которыми оперируют на моей старой родине, разрушая семьи, на самом деле являются смесью несусветной глупости, порождённой больным рассудком, и самого отвратительного цинизма, порождённого жаждой поощрений и страхом потерять своё место в органах опеки. Говоря о «защите детей», чиновники в Швеции – и не только в Швеции – разрушают их души. Разрушают бесстыдно и безумно. Там я не мог сказать этого открыто. Здесь – говорю: моя несчастная родина тяжко больна отвлечёнными, умозрительными «правами детей», ради соблюдения которых убиваются счастливые семьи и калечатся живые дети.

«Дом», «отец», «мать» – для русского это вовсе не просто слова-понятия. Это слова-символы, почти сакральные заклинания. Поразительно, что у нас такого – нет. Мы не ощущаем связи с местом, в котором живём, даже очень комфортабельным местом. Мы не ощущаем связи с нашими детьми, им не нужна связь с нами. И, по-моему, всё это было отобрано у нас специально. Вот одна из причин, по которой я сюда приехал. В России я могу ощущать себя отцом и мужем, моя жена – матерью и женой, наши дети – любимыми детьми. Мы люди, свободные люди, а не наёмные служащие госкорпорации с ограниченной ответственностью «Семья». И это очень приятно. Это комфортно чисто психологически. До такой степени, что искупает целую кучу недостатков и нелепостей жизни здесь.

Чарли и Чарлин, 9 лет, американцы

(Особенности русского мироощущения в сельской местности)

У русских есть две неприятные особенности. Первая – в разговоре они норовят схватить тебя за локоть или плечо. Вторая – они невероятно много пьют. Нет, я знаю, что на самом деле многие народы на земле пьют больше русских. Но русские пьют очень открыто и даже с каким-то удовольствием.

Тем не менее эти недостатки вроде бы искупались замечательной местностью, в которой мы поселились. Это была просто-напросто сказка. Правда, сам населённый пункт напоминал место из фильма-катастрофы. Муж сказал, что здесь так почти везде и что на это не стоит обращать внимания – люди тут хорошие.

Я не очень поверила. А наши близнецы были, как мне казалось, немного напуганы происходящим.

Окончательно повергло меня в ужас то, что в первый же учебный день, когда я как раз собиралась подъехать за близнецами на нашей машине (до школы было около мили), их уже привёз прямо к дому какой-то не совсем трезвый мужик на жутком полуржавом джипе, похожем на старые форды. Передо мной он долго и многословно извинялся за что-то, ссылался на какие-то праздники, рассыпался в похвалах моим детям, передал от кого-то привет и уехал. Я обрушилась на моих невинных ангелочков, бурно и весело обсуждавших первый день учёбы, со строгими вопросами: разве мало я им говорила, чтобы они никогда не смели даже близко подходить к чужим людям?! Как они могли сесть в машину к этому человеку?!

В ответ я услышала, что это не чужой человек, а заведующий школьным хозяйством, у которого золотые руки, которого все очень любят и у которого жена работает поваром в школьной столовой. Я обмерла от ужаса. Я отдала своих детей в притон!!! А так всё мило казалось с первого взгляда... У меня в голове крутились многочисленные истории из прессы о царящих в русской глубинке диких нравах...

...Не стану далее вас интриговать. Жизнь здесь оказалась на самом деле замечательной, особенно замечательной для наших детей. Хотя боюсь, что я получила немало седых волос из-за их поведения. Мне невероятно трудно было привыкнуть к самой мысли, что девятилетние (впоследствии десяти- и так далее) мои дети по здешним обычаям считаются, во-первых, более чем самостоятельными. Они уходят гулять со здешними ребятишками на пять, восемь, десять часов за две, три, пять миль – в лес или на совершенно жуткий дикий пруд. Что в школу и из школы тут все ходят пешком и что они тоже вскоре начали поступать так же – я уже просто не упоминаю.

А во-вторых, тут дети во многом считаются общими. Они могут, например, зайти всей компанией к кому-нибудь в гости и тут же пообедать – не выпить чего-нибудь и съесть пару печений, а именно плотно пообедать, чисто по-русски. Кроме того, фактически каждая женщина, в поле зрения которой они попадают, тут же берёт на себя ответственность за чужих детей как-то совершенно автоматически; я, например, научилась так поступать только на третий год нашего тут пребывания.

С детьми здесь никогда ничего не случается. Я имею в виду – им не грозит никакая опасность от людей. Ни от каких. В больших городах, насколько мне известно, ситуация больше похожа на американскую, но здесь это так и именно так. Конечно, дети сами могут нанести себе немалый вред, и я первое время пыталась это как-то контролировать, но это оказалось просто невозможно. Меня вначале поражало, насколько бездушны наши соседи, которые на вопрос о том, где их ребёнок, отвечали совершенно спокойно: «Бегает где-то, к обеду прискачет!» Господи, в Америке это – подсудное дело, такое отношение! Прошло немало времени, прежде чем я поняла, что эти женщины намного мудрее меня, а их дети – куда приспособленней к жизни, чем мои, по крайней мере какими они были вначале.

Мы, американцы, гордимся своими навыками, умениями и практичностью. Но, пожив здесь, я поняла с печалью, что это – сладкий самообман. Может быть, когда-то было так. Сейчас мы – и особенно наши дети – рабы комфортабельной клетки, в прутья которой пропущен ток, совершенно не допускающий нормального, свободного развития человека в нашем обществе.

Если русских каким-то образом оту­чить пить, они легко и без единого выстрела покорят весь современный мир. Это я заявляю ответственно.

Записал Олег ВЕРЕЩАГИН

Обсудить статью в социальной сети ВКонтакте






назад

вперед



На глав. страницу | Оглавление выпуска | О свт.Стефане | О редакции | Архив | Форум | Гостевая книга