ЭКСПЕДИЦИЯ

УКРАИНСКИЙ ДНЕВНИК

Поезд на запад

Из путевых записок Михаила Сизова:

«И зачем вы туда попёрлись, в революцию эту? Острых ощущений захотелось?» – спрашивают меня знакомые. Объясняю им, что на Украину мы выехали 13 февраля, когда ещё никто о возможности кровавого переворота не помышлял, и цель была самая обычная – написать, как живут там наши братья православные. Не верят... Да и я бы тоже не поверил, слишком уж всё совпало.

Вспоминается самая первая наша с Игорем редакционная экспедиция – в 1991 году. Решили мы тогда отправиться пешком по таёжному тракту, связав это с историей скрытников-старообрядцев. Так всем и объяснили: исследуем путь, по которому русские люди бежали от «антихриста», сохраняя свою веру. А на самом деле была ещё причина. На Среднем Тимане, где проходил тракт, республиканские власти решили начать разработку бокситов. И захотелось пройти по этому, самому чистому, уголку Европы, до того как его загадят. И в отношении Украины возникло такое же чувство: надо успеть побывать, пока эта страна не стала другой.

Решили проехать с самого запада Украины до восточной её оконечности. И вот мы уже в Москве, спешим по перрону к поезду на Ужгород. Отличить его среди других составов можно издалека – в хвост прицеплены низенькие, словно игрушечные, иностранные вагоны. На границе Украины и Венгрии их переведут с широкой колеи на узкую европейскую. У входа в наш вагон стоит девушка с огромной сумкой на колёсиках и заливается слезами: «Может, возьмёте? Мне очень надо...» Перепутала дату отбытия на билете – поезд её вчера ушёл.

Устраиваемся с Игорем в купе. Мимо проходит та самая девушка, волочит сумку по проходу – успела билет обменять! Радуюсь за неё и недоумеваю. На её месте мне бы в голову не пришло просить проводника. Опоздал – расплачивайся, должна же быть дисциплина. Или иди сразу к начальнику поезда, чтобы всё было по уставу. А украинцы вона какие, думают, что в их положение обязательно войдут, пожалеют. Киев слезам верит? Это первое впечатление позже подтвердилось – люди на Украине, особенно Западной, и вправду доверчивые, порой даже наивными кажутся. Небылицы и слухи как губка впитывают, телевизору верят безоговорочно.

Несколько часов присматривался я к соседям: кто из них русский, а кто украинец? Все говорят на русском. Даже юные влюблённые, которым едва 17 исполнилось, устроившись на боковушке, шептались между собой отнюдь не на мове. Едут в гости к украинским дружкам? Перед Конотопом проводница стала обходить вагон, раздавая миграционные карточки и спрашивая, у кого какое гражданство. Весь вагон ответил: «Украина», – и только мы с Игорем оказались россиянами. Вот так номер! И это – западные украинцы?

Хотя что мы знаем о так называемой Западной Украине? Она вовсе не однородна. Пополам её делит река Збруч, которая прежде была границей между Галицией, принадлежавшей Австро-Венгрии и Польше, и Подольской российской губернией. Ныне Збруч разделяет Тернопольскую и Хмельницкую области. И когда мы проехали Хмельницкий, наш русскоговорящий вагон почти опустел, все вышли.

Укладываюсь спать на верхней полке. А Игорь продолжает беседу с единственной оставшейся в нашем купе попутчицей, что едет от самой Москвы. Прислушиваюсь, о чём соседка с Игорем говорит – за много-то часов могли бы всё на свете обговорить. «А в малую комнату я диван поставлю, кровать же вынесу в другую, – делится соседка планами. – Диван хорошо обтянутый, на заказ делали...» Под эту мирную сурдинку и засыпаю.

У тумана границы нет

Из путевых записок Игоря Иванова:

Туман… Лишь выехали с Русского Севера, с Заволжья, прогрохотав по мосту над Волгой-рекой, и от Нижнего Новгорода до самого Подмосковья – туман, густой и недвижный, глушащий звуки, чмокающий под ногами непривычной февральской сыростью, так, словно ты попал в середину апреля, – а в воздухе влажно и свежо. И ночная Москва погружена в него, и так до самого Ужгорода – туман, не признающий человеческих границ…

Перед тем как зайти в вагон, наблюдаю сценку: девчушка лет 18 перед самой посадкой обнаруживает, что её билет был взят на вчера. И – слёзы ручьём, рёв на весь перрон! Стоящие у входа в вагон взрослые сразу принимают на себя роль патронов и родителей: утешают девушку и уговаривают проводницу, кто-то даже предлагает ей деньги, но та неумолима. Решаюсь побыть родителем и я: «Слезами делу не поможешь, давай-ка бегом в кассы, ещё полчаса до отправления, успеешь!» Тут же находятся провожающие, согласные посторожить вещи, – и девочка мчится на вокзал покупать новый билет. Взрослые же продолжают на украинском языке обсуждать ситуацию, вспоминать похожие случаи и жалеть. Спустя пятнадцать минут девушка возвращается с новым билетом: вся сияет, но запыхалась так, что руки бьёт крупная дрожь, от волнения она не может ни вытащить билет, ни говорить. «Ти звідки будеш?» – спрашивают её курящие мужики; ясно, что вагон на Ужгород, и перрон перед ним они воспринимают уже фактически как родную территорию Украины. Но тут выясняется, что девочка не очень-то разумеет, о чём её спрашивают, – она русская, из Перми, и едет в Закарпатье. «А кто там у тебя?» – уже по-русски интересуются мужики.

«Любимый!» – с достоинством и каким-то отчаянным вызовом восклицает она. Буквально все стоящие возле вагона тут же расплываются в улыбках, а девочка от смущения поскорее заскакивает в вагон.

Сутки, которые мы ехали, она без устали щебетала с соседями и сошла, кажется, в Сваляве. Полупустой состав, медленно ползущий по Закарпатской железной дороге, останавливался на всех полустанках, выполняя роль поезда пригородного сообщения.

Прижавшись лбом к холодному стеклу, по которому по ту сторону, подрагивая, медленно сползали капли, я вглядывался в туман и пытался увидеть знаки… Есть такая у меня привычка – в начале всякого дела искать знаки. Я уверен, что Господь даёт их перед переменами судьбы, перед дальней дорогой, перед открытием новых смыслов… Неужто этот вязкий туман и есть этот самый знак?

Напротив проснулась соседка по нашему открытому купе, разбалтывает сахар в стакане и тоже молча смотрит в окно. А что там, в тумане, можно разглядеть? – только чреду деревьев вдоль дороги.

– Надо же, как много на них гнёзд! – обращаюсь я к пожилой спутнице, осторожно пытаясь завязать разговор. Теперь мы – на территории Западной Украины, и Бог весть, захочет ли она говорить со мной по-русски.

– Это не гнёзда, – отвечает. – Это деревья так болеют.

– Удивительно, а так похоже на сорочьи гнёзда!

– Да, такое несчастье теперь по всей Украине! На осинах и тополях появляются кусты, похожие на гнёзда. Это значит, что на дереве поселилась омела, растение-паразит. Некоторые называют их «ведьмиными гнёздами», но это неправильно. Дрозды склёвывают ягоды омелы и на клювах переносят липкие семена. Семечко прилипает к ветке, прорастает через кору и начинает тянуть из дерева соки. И вот вроде большое сильное дерево – а лет двадцать-тридцать кормит паразита и гибнет.

Я поразился: искал знак, не это ли он? Но какой страшный! Если Украина – дерево, то что такое эти растения-паразиты? Стараясь отодвинуть эту мысль, я всё ещё вглядывался в бесконечную аллею вдоль путей, но романтично-созерцательное настроение куда-то испарилось.

Так мы познакомились с Властелиной Васильевной – она возвращалась на родину, под Мукачево, из Подмосковья, где в семье сына водилась с внуком.

О своём имени она пошутила, что повластвовать ей так и не довелось – всю жизнь работала, не заметила, как стала пенсионеркой на три тысячи рублей (в переводе с гривен на русские деньги). С ностальгией заговорила о временах Советского Союза, когда «одной семьёй» жили с Россией и Белоруссией, и «если бы у Украины был сейчас такой лидер, как Лукашенко, нынешних безобразий бы не было». А я вспомнил такие же разговоры и сетования наших старушек лет «дцать» назад, когда совсем плохо было, – тоже говорили: вот бы нам «батьку»! Впрочем, тогда не только простые обыватели, но и разного рода эксперты и политологи обсуждали его кандидатуру на место главы нового союзного государства России, Белоруссии и Украины. Каким далёким теперь кажется то время!

– Тогда многие по традиции ездили на заработки в Россию: соберёт хозяин фуру яблок и везёт в Сибирь, а вернувшись, на эти деньги может дом построить. И строили! Большой красивый дом на селе здесь – главная ценность. В одном из соседних сёл семья построила хоромы аж из 46 комнат, да ещё летний домик в придачу. Правда, живут сейчас в этом самом летнем домике-кухне, чтоб столько комнат не отапливать… Сёла у нас и по сей день стоят наполовину пустые: народ одно время активно на заработки в Европу ездил, но там случился кризис, и снова потянулись мужики на Север да в Сибирь…

Действительно, слушая Властелину, я начинаю понимать, что сегодня, похоже, здесь происходит примерно то же, что у нас в 90-е. Конечно, с поправками на XXI век. Промышленность развалена полностью, народ без работы. Что осталось, так это любовь к цветам, чистоте да минеральные воды, которыми люди продолжают лечиться – кто от заболеваний суставов, кто от сердечно-сосудистых.. Только в самом деле советские времена закончились – теперь в солидных санаториях Закарпатья могут себе позволить поправлять здоровье далеко не все. Но голь на выдумки хитра: люди снимают жильё поблизости от «диких» скважин, ездят к ним с переносными ваннами, на кострах греют минеральную воду и лежат в ней по несколько часов.

– Неспокойное сейчас время, – вздыхает Властелина Васильевна. – Раньше по улицам в любое время дня и ночи можно было ходить, все свои. А несколько лет назад в тёмном переулке меня ограбили – сняли шубку – и едва не убили. Какой-то приезжий, видно, так и не нашли. Всё больше новых людей появляется, не наших…

За межнациональные отношения она не очень опасается, всё-таки в краю издавна проживают много разных народов. В советское время трещины в межнациональных отношениях удавалось как-то заделывать. Но в последние годы с этим стало сложнее. Политика киевских властей на украинизацию всё та же, что и в советское время. Вот только возможностей переселять в Закарпатье людей из Галиции, с Волыни и из Центральной Украины, как это делалось прежде, стало меньше. А к украинцам здешние коренные жители себя относят только по паспорту: «Ну какие же мы украинцы? Сало, вышиванки – всё это не имеет к нам отношения. Мы – русины!»

– А что значит «русины»? – спрашиваю.

– Как же это объяснить-то вам? – задумывается моя собеседница, но так и не надумав ничего, заключает: – Русины – это совсем другое! Другой дух, душа...

С этого момента я понимаю, что первой и главной нашей задачей будет здесь выяснить, кто же такие русины. В современной официальной лексике Украины слово «русин» непопулярно, такого народа как бы не существует. Власти в Киеве жителей Подкарпатской Руси именуют в лучшем случае «закарпатцами», при переписи же всех под гребёнку записывали украинцами. Властелина перечисляет национальности, и украинцы идут лишь как один из многочисленных народов:

– Есть у нас и словаки, и гуцулы, и угры, и молдаване, и украинцы, и бойки…

– А кто такие бойки? – уточняю.

– Они больше в горах живут, отдельно, и их совсем немного, они по-своему говорят…

Очевидно, что моя собеседница хочет – может, подсознательно – как-то отгородиться от этого племени. И тут, кстати или некстати, я вспоминаю, что именно из бойков был Степан Бандера…

Ещё одна особенность разговора: беседуешь на самые разные темы, вроде как перед тобой человек совершенно светский. И вдруг… Жалуется Властелина на современную молодёжь, на неуважение старших и рассказывает случай, как ребята стали играть в футбол на её грядках. Раз предупредила, другой… А потом в споре с матерью одного из мальчишек пожелала ему зла. И дальше, как само собой разумеющееся, рассказ моей попутчицы о том, как пошла она к священнику каяться в грехе. Притом была это не формальная исповедь, а ей предшествовали размышления о том, что вот-де какова природа человеческая: сидит в душе зло, о котором и не подозреваешь, пока не вылезет… «Но, надеюсь, Бог меня за это простит…»

Впоследствии мне не раз приходилось убеждаться, что быть верующим на Западной Украине, в Закарпатье, и, более того, регулярно по воскресным дням посещать церковь, жертвовать на храм – дело самое обыкновенное. Гораздо удивительнее здесь встретить атеиста. Такого у нас в России, к сожалению, нет. Дело понятное: выкорчёвывали православную веру в людях на Севере и дольше, и более остервенело. И всё же, всё же…

Смотрю за окно: над землёй, над безлюдными сёлами всё ещё висит туман, но постепенно он начинает рассеиваться.

Все братья

Из путевых записок Михаила Сизова:

Глубокая ночь... Игорь спит, а соседка наша чемодан собирает, скоро Мукачево. Мы уже в Закарпатье. Вот ведь, всю дорогу продрых и гор не увидел! Гляжу в окно – сплошной мрак. Темна украинская ночь.

– Как там у вас, в Мукачево, всё спокойно, майданов нет? – сочувствую спутнице.

– Не знаю, как у нас, а в Ужгороде, говорят, перед зданием обладминистрации баррикады построены, – вздыхает женщина. – Молодёжь за своё будущее борется. Я вот ударницей соцтруда была, всегда на почётном месте, а ничего в жизни не получила. Пусть хотя бы дети свет в окошке увидят, поживут в Европе.

Возражать я не стал. Позже на Украине не раз слышал повторяемое как мантру: «Дети решают свою судьбу». Да как же дети что-то решить могут? Что они понимают? Если не вы, родители, направите их, то это сделают за вас чужие дяди.


Сакура в Ужгороде

Помогаю вынести на перрон тяжёлую сумку с московскими гостинцами. Прощаемся. У входа в тамбур перетаптывается паренёк, просится до Ужгорода.

– Говоришь, денег нет? – отвечает проводница. – Как же я тебя возьму? Это только на майдане бесплатно кормят. Вот и обращайся туда.

С такой злобой сказала... А ведь это та самая проводница, что в Москве, как мне показалось, сжалилась над девушкой с просроченным билетом.

После Мукачево была станция Чоп, где от состава отцепили вагоны на Будапешт. Затем поезд вдоль государственной границы проехал на север – и вот мы уже в Ужгороде. Игорь удивляется: «Вокзал великолепный, мрамором облицованный, ‘‘евростандарт’’. А на привокзальной площади на разбитом асфальте среди луж – старенькая ‘‘копейка’’, глянь-ка, даже ‘‘Москвич’’. Давно я такой древности не видел...» От вокзала до Храма Христа Спасителя (так почему-то здесь называют кафедральный Крестовоздвиженский собор) можно пешком дойти минут за двадцать. Туда ведёт широкий бульвар, обсаженный настоящими, привезёнными из Японии, сакурами. В свете фонарей среди веток искрятся замёрзшие вишенки. Плоды сакуры несъедобны, поэтому их никто и не срывает. Как, наверное, красиво здесь весной, в пору цветения! Сразу за площадью Кирилла и Мефодия из утреннего тумана выплыла громада храма. Собор и вправду похож на московский Храм Христа Спасителя – не только размерами, но и пятикупольной формой.


Из тумана выплывает Храм Христа Спасителя

Сегодня праздник Сретенья Господня, и народу-у... Минут десять движемся в очереди, чтобы с паперти попасть в храм. Ранняя литургия совершается в нижнем – меньшем – храме, но и он оказался огромным, более полутора тысяч человек вместилось. Очень много молодёжи. Море зажжённых свечек, и священники машут веточками, освящая их святой водой – по чину митрополита Киевского святителя Петра (Могилы). Затем была проповедь настоятеля храма протоиерея Димитрия Сидора. Не сразу смог я понять, на каком языке он говорит. Не современный русский, но и не галицко-украинский – почти всё понятно! Может, церковнославянский? Но разве этот «мёртвый» язык можно использовать в устной речи? И тут же вспоминаю, что у русинов, живущих в Закарпатье, своя – русинская – речь.

Между тем отец Димитрий рассказывает про Симеона Богоприимца, который в Александрии по повелению египетского царя Птоломея II где-то в середине III века до Р.Х. переводил Священное Писание, Книгу Исайи, на греческий язык и запнулся на словах «се, Дева во чреве приимет и родит Сына». Как же дева может родить? И переделал: «Жено». Тогда явился ангел и сказал: «Не умрёшь, пока сам не увидишь, как Дева родит...» Вывод священник сделал такой: в Священном Писании всё истинно, каждое слово. Сознавая это, православный человек знает цену мирскому слову, не освящённому Богом. Поэтому православный может критически относиться к информации из газет и телевизора, он меньше других поддаётся пропаганде и внушению. И в этом наша сила.

Ещё в проповеди батюшка сообщил о совпадении – как раз на Сретение выпало родиться его отцу, священнику Дмитрию, которому сегодня исполняется 88 лет. Ему тоже было предсказано, что не умрёт, пока не достроит храм в трёх сёлах и не увидит, как будет достроен этот кафедральный собор...

После службы подходим к настоятелю, чтобы взять интервью. Он приглашает на верхний этаж храмового комплекса, там находится нечто среднее между залом собраний, столовой и кинотеатром.

– Садитесь к столу, сейчас нам чай приготовят. А я пока таблетку от сердца приму, – говорит батюшка и... идёт к синтезатору, кладёт пальцы на клавиши. Под сводами зала раздаётся музыка, батюшка поёт густым баритоном:

Я родился русином,
Честный мой род не забуду,
Останусь єго сыном.
Русин был мой отец, мати,
Русская вся родина,
Русины сестры, и браты,
И широка дружина...


Отец Димитрий принимает «сердечное лекарство»

Наконец отец Димитрий поворачивается к нам:

– Когда сильно устаю и сердце додевает, то сажусь к музыкальному инструменту, и сразу всё проходит.

– А что вы исполняли? – спрашиваем.

– Песню на слова священника Александра Духновича, будителя ХІХ века. Другой его гимн, «Подкарпатские русины, оставьте глубокий сон», четыре года назад Закарпатский областной совет утвердил официальным гимном Закарпатья. Он заканчивается такими словами:

Русский да живёт народ!
Просим Бога Вышняго,
да поддержит русскаго
и даст века лучшаго!

Хорошо ведь сказано? Я и как композитор тоже немного тружусь на этой ниве, написал вот новую песню «Русь моя Карпатская». У нас много русинских песен, пишем к ним музыку на компьютере. Но не буду вас песнями кормить...

Пока мы слушали священника, его матушка незаметно для нас накрыла стол. Да, хлебосольство здесь точно русское! Помолившись, трапезничаем. Игорь делится впечатлением:

– Огромный у вас храм. Поэтому его называют Храмом Христа Спасителя?

– Знаете, какая разница между нашим и московским храмами? – отвечает настоятель. – У нас не было Лужкова и всей России. Мы начали строить раньше, но закончили позже. Строили исключительно на пожертвования, причём избирательно – не принимали деньги от нечестных людей.

– А вы знаете, кто честный, а кто нет?

– Да здесь всё про всех известно. В современной украинской элите мало честных, сплошь коррупция. У русинов на этот случай есть поговорка: «Злодий на злодие сидит». Ворьё на ворье, на всех уровнях.

– «Злодий» красиво звучит, – говорю. – Мне так показалось, что русинская речь понятней украинской.

– А знаете почему? Если бы вы владели языком Ломоносова, то ещё лучше бы нас понимали. У нас сохранилось многое из древнего общерусского языка. Русинский примерно на 80 процентов совпадает с церковнославянским. Кроме того, когда мы говорим на украинской мове, то не пользуемся новоязом украинским, а используем стандартный набор старых русских слов. Например, не говорим «очікувати», то есть «ожидать». Это придумано от «глаза ковать», этакий искусственный образ. А ведь есть наши древнерусские слова, всем понятные, зачем изобретать? Сегодня же на украинском телевидении озвучивают новые нормы и всё это вбрасывают в народ.

В России же другая беда – засилье иностранщины. Люди забывают корни русской речи. Только православная вера их хранит. Да ещё Север держит русскость, это даже по произношению слышится: «ПОйдИОМ дОмОй». У меня вообще подозрение, что ваши поморы – это русины, в древности переселившиеся на Север. А вот когда слышишь такое: «АтпрАвлИАтся поезд мАсковский», – ой, как режет наш слух...

Смеёмся – так живо отец Димитрий воспроизвёл объявление на вокзале. Говорю:

– У нас на Севере много старообрядцев Поморского согласия. Среди них есть и коми, и русские, но службы поют на церковнославянском, вот с таким же произношением, как у вас, – считают, что нужно хранить не только букву, но и старое звучание: «э» вместо «е» с предшествующим твёрдым согласным, подчёркнутое «о». Да и в наших храмах... Одно время я учился петь в церковном хоре, и регент показывал, как звук «а» надо петь, округляя губы почти что в «о».

– Вот видите. А у нас это сохранилось даже на уровне разговорного. Вот мы так можем взаимообогащать друга друга, поддерживая общую принадлежность к корням... У нас общие – Почаев, Киево-Печерская и Троице-Сергиева лавры, у нас один Святейший Патриарх, уникальный человек. Мои друзья-католики говорят: «Нам бы такого Папу!» У них Папа читает проповеди с бумажки, и только энциклики, а проповеди там нет. А послушайте, какая у Патриарха Кирилла речь: лёгкая, без бумаги, на каждое воскресенье, и сразу в Интернет.

В Церкви – все братья, все заодно. А когда кто-то выпячивает себя «старшим братом», мы отвечаем: «Ребята, успокойтесь...» Вот мы, русины, не украинцы, не белорусы, не великоросы. А просто карпаторусские. И кто кому «старший брат»?

Откуда Русь пошла


Очередь в нижнем храме к почитаемой иконе Божией Матери стоит весь день, не только во время службы

Отец Димитрий оказался интересным рассказчиком – не только темпераментным проповедником, но и знающим историком. Он – автор более 200 статей по истории Карпаторусской (Русинской) Автономной Православной Церкви Сербского Патриархата, соавтор русино-украинско-русского словаря, автор «Грамматики русинского языка». Участник научных конференций и семинаров под эгидой Совета Европы и Союза национальных меньшинств Европы. И вот что рассказал о своём народе:

– По милости Божьей под Карпатами уже минимум как 1150 лет живёт христианский народ, имя которому русины. Прежде это наше самоназвание российские и украинские историки производили от Киевской Руси. Но открылись тысячи документов существования каких-то таинственных русских в центре Европы в ту пору, когда Киевской Руси ещё не существовало, а Киев был пограничным городом Хазарии, как наш Чоп, к примеру. Об этом и «Повесть временных лет» повествует: когда Аскольд и Дир нанялись служить Киеву, город платил дань хазарам. Потом уже Олег, сын новгородского воителя Рюрика, пришёл в Киев и стал бороться за независимость от хазар. Только в 965 году князь Святослав разгромил Хазарский каганат, вступив в Тмутаракань, и Киев стал полностью независимым.

Вообще, название Киевская Русь – это поздний научный термин. Киевской Руси НЕ БЫЛО! Термин «Киевская» придумали польско-галицкие учёные в XIX веке, чтобы теоретически узаконить будущий запланированный раскол Руси. На самом деле была Древняя Русь, которая имела два центра – Новгород и Киев. И ни к одному из этих центров русины не принадлежали, а были сами по себе.

– А почему об этом в наших учебниках нет? – прерываю рассказ.

– Потому что история России во времена Петра I писалась немцами, оттуда всё и пошло – вся эта «норманнская теория», будто название Русь пришло из Скандинавии. Им выгодно было отвлечь внимание от тех рутенов, которые в древности населяли юг Германии и половину Австрии. Остатки тех рутенов наш народ и представляет. Судя по европейским источникам XI века, у нас, у русин, была и своя особая общность в форме Marchia Ruthenorum и с центром в Ужгороде, была также своя марка-отметина. Это не государственность в классическом смысле, а национальная территория, которая имеет свою национальную «марку» – своё обозначение.

– А к Галицкому княжеству вы не относились?

– Никоим образом! Граница всегда проходила по хребту Карпат, это древнейшая наша историческая граница, и её-то нарушил только Сталин в 1945 году. Возможно, наша история уходит в самую-самую глубь времён. Недавно с группой специалистов мы ездили вплоть до Зальцбурга, города на западе Австрии. И даже там нашли следы рутенов. В храме Апостола Петра находится камень, вырезанный очень давно – может, полторы тысячи лет назад. На нём написано, что в 477 году, то есть 1600 лет назад, некий Одоакр dux Ruthenorum (дукс русенорум), то есть князь русинов, побил много Божиих церквей, но потом стал христианином. Князь – это значит, что под его началом был большой народ, именно русинов, хоть сам он мог быть иной национальности. Я не утверждаю, что мы, нынешние подкарпатские русины, и есть те самые древние русены. Но факт, что этноним «русин» существовал за 500 лет до Киева как одного из центров Руси. А сегодня, кстати, никто, кроме нас, русинов, и не претендует на «предка князя Одоакра и его русинов», даже немцы.

Иногда русские люди вспоминали об этом факте. В 1648 году, призывая народ к борьбе против польской оккупации, Богдан Хмельницкий написал Бело-Церковский универсал, в котором напоминает про славных предков, русов, которые во главе с их князем из Русии, от поморья балтийского или немецкого, сумели захватить Рим. «...То нам теперь гвалтом оных древних Русов, предков наших, кто может возбранити дельности воинской и уменшити отваги лицарской?» – вопрошал гетман.

– Это, может, намёк на русов с острова Рюген в немецкой Померании? – уточняю. – Есть такая теория, что Рюрик с дружиной приплыл в Новгород именно оттуда.

– Да, на этом острове, самом крупном на территории нынешней Германии, и вправду жили славяне. Сейчас там устроен музей славянского быта. По-словацки остров называется Rujana, ну а немцы переделали в Рюген. Вообще же в Центральной и Южной Европе осталось много названий с нашим этнонимом. Если выедем из Венгрии в Сербию, то найдём крайнее на границе село Русское. А если переехать из Галиции в Польшу, то можно увидеть село Руська Рава. У нас же в Подкарпатье полно таких сёл: Руское, Руская Мокрая, Руская Долина и так далее.

– Ещё у вас в Карпатах гора Русская, по-моему, есть.

– Даже две. Одна на хребте Братковского, на границе с Ивано-Франковской областью. А другая, также на границе с Ивано-Франковщиной, находится на Черногорском хребте. Это самая высокая гора Украины, более двух километров высотой. Только её переименовали. Ещё в XVIII–XIX веках на европейских картах она обозначалась как Rusky Mt, а позже на картах Австро-Венгрии и Польши появилось иное название – Говерла, что с румынского можно перевести как «труднопроходимое возвышение».

– Это не та гора, где праздновали когда-то избрание президента Ющенко?

– Она. Там и капсулу вложили с посланием потомкам: «Ми перемогли. Наш Президент Віктор Ющенко. Ми підемо з ним в майбутне. Прочитати наше звернення у 2015 р.». Думали, что он продержится два срока – до выборов в пятнадцатом году. На митинге говорили, что через пять лет Украина войдёт в пятёрку наиболее развитых европейских государств вместе с ФРГ, Великобританией, Францией, Италией. На вершине установили каменный трезуб и собирались какой-то храм Согласия построить, для «воссоединения всех украинских земель, единения религиозных конфессий». Этакая обманка, ведь «храм согласия» у нас уже тысячу лет стоит – это наша Православная Церковь. Вот нас галичане называют «промосковскими», потому что канонически мы относимся к Московскому Патриархату. А того не понимают, что только наша Церковь и объединяет Украину – запад и восток, украинцев и русских.

Короче говоря, на этой Говерле много шума было, и даже однажды Бог гнал националистов с горы, когда резко поднялась буря с молниями. Убегали как сумасшедшие, кидая от себя, один на другого, телефоны – чтобы молнию не притянуть. И никто из них не вспомнил, что гора когда-то Русской называлась. Да я могу долго перечислять... Кто жил в нынешней Венгрии до IX века, когда венгры пришли на эту благодатную придунайскую землю?

– Русины? – догадываюсь.


Тихая река Уж в Ужгороде, которая впадает в Дунай

– В том числе. Сотни селений в Венгрии до сих пор имеют приставку «орос». Например, Оросварош – город русских.

Вы не подумайте, что я возвеличиваю свой народ. Русины издревле берегли свою идентичность, но националистами никогда не были – мирно жили среди других племён. Может, поэтому исторические хроники не особо обращали на нас внимание. А позже многие «освободители» уничтожали русинские документы со свидетельствами о культурной и экономической жизни. Скажем, легендарный путь из варяг в греки проводят только по Днепру. А это ведь самый неудобный путь – в низовьях Днепра 15 порогов, в четырёх местах нужно волоком ладьи тягать, да ещё вокруг банды причерноморских степняков шастают. А если вы у нас в Ужгороде сколотите самый обыкновенный плот, спустите на реку Уж, оттолкнётесь от берега реки и уляжетесь на плоту, то можете спать спокойно. Уж течением своим доставит вас в Тиссу, та плавно принесёт в Дунай, и только один порог будет на вашем пути – между Румынией и Болгарией. И всё, вы в Чёрном море.

Многая лiта

Плавное течение нашей беседы, увлёкшее в самые глубины прошлого, прервало неожиданное появление энергичного мужчины лет за 50. Батюшка представил его, Богдана Юльевича Лакатоша, как директора православного театра и своего помощника, что тут же и подтвердилось – тот забросал настоятеля хозяйственными вопросами.

Позже мы узнали историю его отца, типичную для русина-интеллигента. В 30-е годы Юлий Михайлович активно поддерживал предоставление Подкарпатской Руси автономии в составе Чехословакии. Когда после войны русинов присоединили к Украине, он стал редактором районной газеты. Одноко имел неосторожность при обмене партбилета чехословацкой компартии на советский партбилет сказать: «Но мы же не за такое воевали!» Тут же исключили его из партии, заставили уехать с семьёй из села Свалява. Когда в 1961 году смог вернуться в родные места, в отчем доме жили уже чужие – партийные советские украинцы. Пришлось ехать в другое село, где с трудом дали прописку.

Интересно, что в одном только селе Плавье Свалявского района живёт 178 человек по фамилии Русин. Из 272 человек. В целом же в Подкарпатье на 50 тысяч населения 8 тысяч человек носят такую фамилию. А ещё есть Руснаки, Русиновичи, Русинко. Так сельчане поименовали себя, когда австро-венгерские власти делали перепись населения. Отец нашего радушного хозяина, настоятеля Димитрия Сидора, тоже служил священником в Свалявском районе, о чём не преминул вспомнить Богдан Юльевич.

– А давайте «многая лiта» споём в честь протоиерея Дмитрия Юрьевича! Ему же сегодня 88 исполнилось! – предложил он. Мы с Игорем сначала стушевались, но вскоре включились в дуэт двух замечательных баритонов. Тем более что русинский вариант здравицы почти ничем не отличался от русского.

– Вы сегодня в проповеди говорили про своего батюшку, – напомнил я настоятелю, когда его помощник ушёл по делам. – Вы потомственный священник?


Старинный деревянный закарпатский храм. Фото сделано со стороны Ужгородского замка-кремля.
А справа на горизонте - новый храм, Христа Спасителя, он виден отовсюду в городке

– Где-то в роду были, но по прямой линии он – первый. Родился отец в крестьянской семье, с юных лет был певчим в храме, а потом сан принял. Великолепно владеет древними церковными напевами-гласами, какие есть у русинов, свои оригинальные. Их отец получил от старых священников в ту пору, когда мы ещё в составе Чехословакии находились. Как раз было время подлинной свободы совести, и люди из унии возвращались в православие.

– Первый старый ваш Крестовоздвиженский храм тогда униатам принадлежал?

– Он изначально вообще католический. Потом уже императрица Австрийская Мария-Терезия подарила его греко-католикам. В 1945 году община сменила регистрацию на православную, а в начале 90-х мы оттуда ушли.

– Большого православного храма в Ужгороде до СССР не было?

– Был небольшой Покровский храм, построенный в честь русских воинов Первой мировой войны. Австро-Венгрия нас ломала. Только в 1922 году была образована Карпато-русская Автономная Православная Церковь Сербского Патриархата.

– Вы в проповеди вспомнили о предсказании вашему отцу, что он не умрёт...

– Это давняя история. Однажды он сильно заболел, стал уже прощаться, но ему мягко сказали: «Вы помните, как говорил ангел Симеону: пока не исполнится написанное пророком Исайей, до тех пор не умрёшь. Так и вы, пока не построите храм в селе родном, в селе Карпаты, и не поможете сыну построить в Ужгороде, тоже не умрёте». Это было как бы шуткой, в поддержку больного. Но всё так и свершилось.

В целом после 1991 года мы в Подкарпатье построили 200 новых православных храмов. Теперь в области на миллион человек – 600 храмов и 30 монастырей. Это, если хотите, Карпатский Афон. Например, в селе Дубовое, где живёт тысяч восемь, имеется четыре православных храма и один униатский. Строят сами люди, которые имеют свои хозяйства, торгуют, зарабатывают за границей. Так вот и живём...

Михаил СИЗОВ,
Игорь ИВАНОВ

(Продолжение следует)

Обсудить статью в социальной сети ВКонтакте






назад

вперед



На глав. страницу | Оглавление выпуска | О свт.Стефане | О редакции | Архив | Форум | Гостевая книга