БЕЖЕНЦЫ

Беженцы с востока Украины ищут и находят приют в самых отдалённых уголках Русского Севера. Так, в Маловишерский район Новгородской области приехало десять семей с малолетними детьми. 31 июля в храме Святителя Николая Чудотворца г. Малая Вишера они собрались на молебен (на фото), где молились о здравии своих родных и близких, оставшихся в районе боевых действий.

Настоятель храма протоиерей Димитрий Шкодник также призвал просить Господа о прекращении междоусобной брани, об искоренении вражды и о том, чтобы Он дал силы перенести все испытания на жизненном пути. Беженцам раздали иконы св. Николая Чудотворца, Божьей Матери «Умягчение злых сердец» и гуманитарную помощь: средства личной гигиены, посуду, постельное бельё, одежду, обувь, мобильные телефоны.

Такую же помощь оказывают и в других епархиях. В Петрозаводске с вынужденными переселенцами (15 июля прибыло 56 человек, 15 из которых – дети) встретился митрополит Мануил, призвав их не отчаиваться и уповать на милость Божью. Один только приход церкви Сретения Господня, обратившись к петрозаводчанам, собрал продукты питания на сумму свыше 866 тыс.

рублей. Сотрудники отдела социального служения решили провести для детей мастер-классы по звонарному мастерству и рукоделию.

Я пообщался с людьми, которые уехали от войны и попали на Север. Вот несколько историй о том, как их встретили в Республике Коми и как складывается их жизнь вдали от родины, на что они надеются. Из четырёх беженцев трое попросили не называть их имена – могут быть печальные последствия для оставшихся на Украине родственников, страдающих не только от пуль и бомб, но и гонимых за свои убеждения.

Мой собеседник, назовём его Владимиром, уроженец Севера. Он родился в Коми, а четверть века назад с родителями переехал в Краматорск. Там он женился и сразу стал отцом – жена уже имела дочь от первого брака. Так и жили спокойной жизнью обывателей, пока в августе 2013 года Краматорск не вступил в конфронтацию с Киевом. На Юго-Востоке тогда начались митинги и пикеты против добычи сланцевого газа, которого на Донбассе много. А вскоре, как известно, в Киеве уже собрался так называемый евромайдан. Уже тогда, в ноябре, почувствовав, что страну несёт куда-то не туда, Владимир принял решение покинуть Украину – хотелось работать в нормальных, спокойных условиях. Собрались уезжать, но тут выяснилось, что вывезти дочь за пределы страны можно только с разрешения кровного отца ребёнка. А все связи супруги Владимира с ним были разорваны, и найти того человека тогда так и не удалось. Выехали они вдвоём с женой, оставив дочь бабушке с дедушкой, и приехали в родной для них Сыктывкар, где и устроились: он в строительную организацию, она – продавцом неофициально.

Месяц за месяцем всё больше обострялись события на Украине, особенно на востоке её, а вывезти дочь по-прежнему было невозможно. Когда уже началась откровенная война, супругам стало ясно, что теперь и им самим не вернуться в Краматорск в обозримое время. Дочки, благо, война напрямую не коснулась – отправили её к родителям жены в Полтаву. А вот отец Владимира остался в Краматорске, сторожит теперь две квартиры, свою и сына.

Владимир всегда имел российское гражданство, не испытывая проблем с трудоустройством на Украине, а его жене с украинским гражданством теперь приходится довольно туго – до сих пор не удаётся получить долговременного статуса.

– У неё сейчас только карта миграционного учёта на руках, – рассказывает Владимир, – а её нужно продлевать каждые три месяца и, соответственно, платить за это 10 тысяч. Нам сейчас зарегистрироваться бы по месту жительства да получить жене разрешение на временное проживание, а всё никак не можем. Во всех учреждениях сначала деньги требуют, а потом уже что-то подписывают. По телевидению слышу, что переселенцы без проблем приезжают и остаются в России, а на деле мы этого не видим. Мы с женой хоть и не беженцы, уехали раньше, но общаемся с беженцами здесь, в Сыктывкаре, и с бывшими земляками, которые уже действительно убегали от пуль. Для того чтобы устроиться на работу, надо собрать все документы, а за это нужно платить: разные пошлины, за перевод паспорта (при каждом обращении куда-либо – отдельная процедура перевода), юристам. А откуда взять деньги жителю другой страны, если не может устроиться работать без документов? Но всё ж таки живём. Дочку бы ещё привезти... А возвращаться в разрушенный Краматорск в ближайшее время смысла нет…

В городе Инте Республики Коми поселилась недавно семья Чибисовых. Супруги Никита и Наталья с детьми: Кире шесть лет, Тимуру – два года. Приехали они из Луганска. С ними же уехала от войны сестра Никиты, Наталья, с семилетним сынишкой Данилой. Никита не скрывает своего имени и охотно рассказывает о перипетиях своей жизни в последние месяцы:

– Последней каплей для нашей семьи стал обстрел Луганской облгосадминистрации 2 июня 2014 года. С самолёта была сброшена бомба. Результат – восемь погибших (из них четыре женщины, в том числе министр здравоохранения Луганской народной республики Наталья Архипова) и десятки раненых. Перед тем как скинуть бомбу, этот самолёт летал достаточно долго и низко над нашим домом (скорее всего, ждал команды от своих недолюдей-командиров) и выпускал тепловые ловушки, чтоб его не сбили. Стоит вспомнить также, что до него летало ещё два самолёта с четырёх часов утра. Не могу передать наше состояние, когда над головой летает штурмовик: дети мои перепугались и всё время плакали. Пришлось всей семьёй прятаться в подвальном помещении.

На следующий день ситуация повторилась, и мы приняли решение уезжать из Луганска как можно скорее, пока была ещё возможность добраться до границы с Россией. Сейчас такой возможности у людей практически нет – их разворачивают обратно. Разворачивают ополченцы, если знают, что на пути следования мирных людей их ожидает опасность со стороны украинских батальонов, состоящих из всякого сброда, в основном националистически настроенных русофобов, неофашистов и просто наёмников из разных стран. Разворачивают людей и представители нацгвардии Украины; были случаи, что у людей просто забирали документы, подтверждающие их личность, а куда без них?!

Прервав Никиту, уточняю, как он сам и жители юго-востока Украины относятся к ополченцам и украинским солдатам. Никита ответил:

– К командованию ополчением большинство людей относится положительно. Лишь немногие, которые не выдерживают ежедневных выстрелов, разрывов всевозможных снарядов, хотят, чтобы это поскорее закончилось. И неважно, кто победит. Что касается простых ополченцев и солдат, скажу, что мирное население Донбасса знает точно, что ополченцы – жители Донбасса и добровольцы из разных стран – герои. Украинская же армия – враги. Хотя, пожалуй, это не относится ко всей армии, ведь среди бойцов тоже есть такие, кто отказывается убивать своих. Многих простых солдат украинской армии попросту посылают на убой, по-другому это назвать нельзя. Бывают случаи, когда ополченцы окружают таких вот вояк, видят, кто перед ними, и предлагают сдавать оружие. Многие из них оружие-то толком не держали, а военподготовка – дней 10-15. Берут их в плен, после чего звонят матерям, чтобы они забирали своих сыновей. Но был и такой случай: от Роскошное (пригород Луганска) в сторону Лутугино двигалась колонна нацгвардии Украины. Кто-то из военных выстрелил в мальчика шести лет. Мальчик, конечно, погиб. После этого выскочили местные жители с ружьями и убили 15 военных...

Никита продолжает свой рассказ:

– Так вот, мне пришлось в кратчайший срок уволиться из ветеринарной госслужбы нашей области, созвониться с сестрой, проживающей в Сыктывкаре, чтобы мы могли у неё побыть какое-то время. Собрали самые необходимые вещи, документы. И в четыре утра 4 июня на автомобиле кума, взяв с собой сестру с племянником, выехали из Луганска, направились в сторону Меловского района Луганской области, который граничит с Чертковским районом Ростовской области. При пересечении первого блокпоста в Станично-Луганском районе, находящегося под контролем наших ополченцев, нас не хотели выпускать, так как с 22 до 6 утра действовал комендантский час. Но, увидев детей, нас пропустили, предупредив, что мы едем на свой страх и риск: в любой момент нас могут расстрелять солдаты украинской армии – такое тогда то и дело уже случалось. По пути нам пришлось проходить проверку ещё на пяти блокпостах, подконтрольным нацгвардии и вооружённым силам Украины. При пересечении этих блокпостов нас спрашивали, куда мы следуем. Приходилось отвечать, что едем в соседний район Луганской области, перевозим детей к родственникам. О том, что едем в Российскую Федерацию, мы не сообщали, потому что боялись, что, в лучшем случае, нас развернут обратно, а в худшем – расстреляют и никто об этом даже не узнает. Навстречу нам двигалась украинская военная техника – танки, БТР, БМД и т. д. Было реально страшно, но не за себя – за детей.

Несмотря на опасности, мы добрались до границы с Ростовской областью, но и тут не получилось легально перейти границу. Украинские пограничники выявили, что у жены в паспорте нет фотографии, которая вклеивается туда по достижению человеком 25-летнего возраста. Надо заметить, что получала новый паспорт она в сентябре 2012 года и два года после этого обращалась в самые разные инстанции, говоря о просроченной фотографии, но никто никакого значения не придавал этому: её принимали на работу, ей начисляли пособия, оформляли загранпаспорт, обращалась она с этим паспортом и в суд... А тут границу для нас закрыли и предложили возвращаться в Луганск для дооформления паспорта. Мы приняли решение перебежать через пути, и благодаря неравнодушным людям нам это удалось – попали на станцию Чертково, это уже российская территория.

В Сыктывкаре нас встретила моя сестра с мужем. Они временно поселили нас в квартире его родственников, пока те были на отдыхе. Спасибо им большое! 9 июня мы обратилась в Управление федеральной миграционной службы по Республике Коми – надо было получить разрешительные документы для легального пребывания. Статус беженца слишком долго оформлять, до шести месяцев, а детям кушать нужно, для этого нужно работать. Я получил миграционные карты на себя и на детей. На жену, к сожалению, пока не смогли – беда всё с тем же паспортом. Думаю, рано или поздно эта проблема будет решена.

Затем мне порекомендовали встать на миграционный учёт и получить разрешение на работу, в случае если я найду работодателя. Так, в принципе, и случилось. Отправился в службу по ветеринарному надзору, где меня определили на должность начальника Интинской станции по борьбе с болезнями животных.

Что же касается моей сестры Наташи и её сына Дани, то она ещё не определилась, как ей быть. Надеется вернуться обратно. Я думаю, скорее всего, взвесив все «за» и «против», всё-таки останется, найдёт работу, а там видно будет...

Какой мой совет тем, кто попал в такое же, как я, положение? Главное – надеяться всегда на лучшее и не падать духом, хотя иногда это и непросто. Безвыходных ситуаций нет, есть просто отчаявшиеся люди. И я всегда говорил и буду говорить, что хороших людей намного больше в этом мире, чем плохих...

– У вас наверняка там родные остались, что о них известно? – спрашиваю собеседника.

– Ничего не известно, нет связи. Последнее, что знаю: в конце июля один из снарядов украинских вояк попал прямо во двор дома моих родителей в частном секторе. Мама с бабушкой были дома, но, слава Богу, не пострадали. Выбиты стёкла, вынесло дверь, машина как решето, все деревья, которые были посажены, снесены. Отцу повезло: за несколько минут до взрыва он выходил со двора на улицу кормить собак.

Слышал, что в Луганске началась гуманитарная катастрофа. Самое страшное – в аптеках заканчиваются лекарства, а у меня отец очень больной, он инвалид, да ещё с болезнью Паркинсона в прогрессирующей стадии, – без таблеток не выживет. Нет света, воды, газа, еды... Думаю, и так ясно, что может произойти, ведь в самом Луганске на сегодняшний день остаётся ещё более 200 тысяч человек – это чистой воды геноцид населения Донбасса.

Перед прощанием Никита поблагодарил через меня всех тех, кто не остался в стороне и помог семье одеждой, продуктами, лекарствами, игрушками, детскими книгами.

– Очень неудобно снова обращаться к людям – у них и без нас проблем хватает, но всё же хочу попросить хотя бы минимально помочь в обустройстве в Инте, потому что на приобретение самого необходимого пока попросту нет средств. Может, кто-то из интинцев отзовётся, телефон моей жены Наташи: 89042309726. Спасибо заранее.

Следующие мои героини – из-под Луганска. Раньше они знакомы не были. На одном из поездов, следующем из южных курортов в Сыктывкар, они приехали в столицу Коми, где и познакомились, решая проблемы обустройства.

Галина Михайловна приехала сюда с шестилетним внуком. Мы с ней встретились на главной площади Эжвы (пригород Сыктывкара) по-настоящему летним солнечным днём. По площади каталась на велосипедах и роликах детвора, не спеша прогуливались мамы с колясками. Внук Галины Михайловны тоже бегал по площади, каждые пять минут находя себе новую компанию. А мы беседовали на скамеечке, и вся эта безмятежность вокруг очень контрастировала с рассказами моей собеседницы, на глазах которой время от времени появлялись слёзы.

– У меня там остались муж, сын, два внука и невестка. Мы живём (так и сказала Галина Михайловна – «живём», а не жили) в райцентре под Луганском, в районе аэропорта. 22 июня мы оттуда выехали – совсем невыносимо стало. Обстрелы, бомбёжки – всё при нас происходило. Когда уезжали, там вовсю бомбили посёлок Металлист, станицу Луганскую. Во время бомбёжки в подвале прятались. Летом мы на даче живём, в своём доме. Прямо в том, что на нас было, и уехали. Сейчас стараюсь каждый день связываться с мужем и сыном – звоню отсюда с мобильного на городской. Связь там сейчас только стационарная. А вот у невестки моей домашнего телефона нет. Она на последних днях беременности. Пыталась выехать через границу, уже после того как мы уехали, – не получилось. Если удастся выбраться, на Север она не поедет.

Про мужчин и говорить нечего – не приедут. Говорят, полная мобилизация будет, никого до 65 лет не выпустят. Сыну моему 40, внуку – 21, деду – 65. Не знаю, что и думать дальше… Не могу ни газет, ни книг читать, чёрная полоса. Только о родственниках думаю.

– Что сообщают?

– Сейчас в нашем райцентре нац-гвардия стоит. Везде растяжки по городу, танки врыты в землю. Недавно буквально разнесли весь центр нашего посёлка. В квартире, где мы жили, нет окон, нет газа, воды. Электричество включают, но редко. Поэтому дед наш, – Галина Михайловна смотрит на внука, – на даче живёт. Её пока не тронули. Но осколок один уже долетел, ударил в забор. Кругом всё разрушено. Поля не убираются, заминированы. Деревни минируются вокруг, люди не могут оттуда выехать. Полная блокада.

А власть ведь ещё пытается что-то доказать. По Конституции нужно защищать народ, а они уничтожают. Янукович нас предал, убежал, хотя весь Восток был за него. На Донбассе люди говорили: пусть бы Янукович воровал, но лучше бы был мир. Теперь поздно. Ничего хорошего от новой власти ждать не приходится. Наши ополченцы борются, я полностью их поддерживаю.

– А как вы здесь оказались? – задаю стандартный для своих собеседников вопрос.

– Я родилась и выросла в Емве. После окончания школы мы с матерью – она на пенсию как раз вышла – переехали на Украину. Теперь уже ни матери нет на свете, ни отца. Отец здесь скончался, а мама – там. И вот моя судьба: коми человек стал на родине украинским беженцем. Только вот родных в Емве у меня уже нет, одни знакомые, и ехать туда вроде не к кому. Вы напишите, что в 72-м году я закончила там школу № 1. Может, вспомнят меня по девичьей фамилии – Васюкина. Вдруг откликнется кто – я ведь пенсионерка уже, с 1994-го, да ещё по инвалидности, только на помощь других и могу надеяться.

– Где сейчас живёте?

– Приютил нас Евгений Михайлович Макин, казак. Они с женой Ириной выделили нам комнатку в этой, как её... казачьей управе, что ли, там сейчас наше жилище. Волонтёр Юля Музыка собирает гуманитарную помощь, на это и живём, пенсия-то мне с Украины не приходит. Этих людей мы нашли через общественную приёмную и администрацию Эжвы, спасибо всем, кто посодействовал.

Но жильё нам дают только до 15 сентября. Где дальше будем – неизвестно. Была б я помоложе, работала бы... Обещают где-то что-то, пока ничего определённого. И сама я в растерянности: то ли гражданство брать, то ли статус беженца оформлять...

Помню первые дни, как приехали: стоим на улице, самолёт пролетает низко так (заходя на посадку в Сыктывкарский аэропорт. – К. М.), и внук как закричит на всю улицу: «Бабушка, ложись, бомбить будут!» Сейчас он адаптировался, рисует уже разноцветные картинки, а то всё тёмные и огненные какие-то рисовал. Садик нам предоставили. Обули его, одели, к зиме приготовили. Ему шесть лет. На Украине в шесть лет уже в школу идут, а здесь – снова в садик придётся.

Следующий человек, с кем я встретился, – скромная молодая девушка Ольга. На момент написания статьи она со своими детишками была единственной (!) семьёй в городе, получившей временное жильё от государства, а не от неравнодушных к чужой беде людей. Приехала Ольга в Сыктывкар с братом 17 лет, четырёхлетним сыном и пятилетним племянником – сыном сестры. О том, откуда она прибыла, свидетельствует её самобытный говорок: «покамест», а не привычное нам «пока что», «крестьяне» – это «хрестиане», а ещё «голодовать», «ранетые», «цeрква»… До отъезда жили они в одном из сёл близ города Антрацит Луганской области.

В один из дней её посетило руководство республики в составе рабочей группы по вопросам обустройства граждан, вынужденно покинувших территорию Украины. Так это официально называется. Были и журналисты. К Ольге, естественно, повышенное внимание. А ей вовсе бы и не хотелось «светиться». Она объяснила, почему для неё и её близких публичность может представлять опасность: «Я ведь после войны надеюсь вернуться, как и большинство граждан Украины, поднимать свои области. Но уже сейчас, чтобы уехать из Донбасса в другие части страны, нужно пройти "фильтрацию": где ты был во время войны, кого поддерживал, участвовал ли в ополчении, голосовал ли на референдуме... Уехал в другую страну – значит, предал родину. Так будет у меня: во время боёв была в России, работала на Россию, муж был ополченцем. В лучшем случае – по стране не смогу передвигаться...»

Я попросил рассказать Ольгу, как всё начиналось, как она ощущала это постепенное сползание в катастрофу.

– За последние семь лет жизнь на Украине вроде стала налаживаться. Янукович, конечно, не совсем хороший Президент, но выплаты стали производиться вовремя, люди начали покупать недорогие автомобили, делать ремонт, кредит стал доступен. Пенсии маленькие, но этого пенсионерам хватало на продукты и лечение. Мы много лет ждали и надеялись, что Президент, который сам из Донбасса, поднимет эту часть Украины. Не дождались. Люди в шахтах как работали на устаревшем оборудовании, сами покупали каски и спецодежду, так и продолжали. Когда завертелось, нам пришлось выбирать, что называется, меньшее из зол, и мы на Востоке были готовы поддержать Януковича. Он хотя бы, в отличие от тех, кто сейчас у власти, не унижал Донбасс словами о том, что мы здесь, этакие паразиты, на дотации живём и что тут все наркоманы и уголовники. Но он исчез, предал нас.

Когда на нас направили войска, мы сначала не могли понять, за что нам эта война. В ополчение люди не шли массово. Вот наш посёлок: из двухтысячного населения лишь человек 30 были в ополчении. Но как только затрагивается родной населённый пункт, оборону держат поначалу охотники и казаки, а потом все мужчины поднимаются. Сейчас, конечно, воюет больше народу, даже деды помогают – есть такие, кто ещё с немцами воевал. Есть добровольцы из других стран. Многие поехали в ополчение, потому что имеют родственников из Украины. Например, муж, чья жена с Украины, едет защищать её родню. Есть и такие, которые живут только войной: сегодня в одной горячей точке, завтра в другой...

А кто не воюет – как может, помогает бойцам. Любая помощь, даже одна «Газель» с гуманитарным грузом на одно военное формирование – это большая поддержка. Но и любая потеря – огромна. Ведь ополченцы в основном – это наши мужья. Вот и мой сейчас в ополчении. А до этого он в шахте работал. Редко связываемся. Говорил, нечего кушать. Живут в основном на то, что приносят люди и что с гуманитарным грузом прибывает из России. Последние недели две он на связь не выходил. Может, связи нет, а может, уже нет и его самого...

Когда мы уезжали, военных действий в нашем населённом пункте ещё не было, они шли в двух-трёх километрах от нашего села. Бои шли в Славянске, Краматорске. У нас же было так: побомбят и улетят, но армии ещё не стояло. Сейчас, конечно, и у нас армия. В данный момент, как мне сообщили, в 20 метрах от нашего дома установка «Град» стоит. Пока её вроде не применяли. Дозваниваться редко удаётся, из мобильной связи только «Киевстар» то ловит, то не ловит. Нет электроэнергии. Отключили газ. В сёлах, конечно, люди ещё не голодают, там есть своя картошка и всё такое, но в городе уже нечего есть. Денег-то не получают. А накопить при наших тамошних зарплатах было невозможно. Да и не поверили бы мы, если б заранее сказали, что скоро война. А теперь бомбят всё подряд: школы, больницы, садики, не жалеют и церквей.

Окончательно мы решили уехать, когда узнали, что в соседнем посёлке погибло большое количество людей. И военных, и простых граждан. Представьте: сельская улица, а вдоль неё лежат тела убитых. И жара под сорок. Смрад такой, что дышать невозможно.

Сначала хотели вывезти только деток. А я была готова остаться и помогать ополченцам. Могу оказывать первую помощь. Но так как дети маленькие, мы решили, что останется сестра, а я поеду. Родители тоже остались: всё-таки дом со своим хозяйством – растащат ведь, если все уедут. Остались и кумовья.

Надо сказать, что как раз в день моего разговора с Ольгой при очередном обстреле Горловки разорвался снаряд возле Богоявленского кафедрального собора. Шестеро человек пострадали, у одной из женщин оторвало кисти рук...

– Гибнет народу много, – говорит Ольга. – Украинские СМИ сообщают: захватили такой-то город – потерь среди солдат нет либо совсем мало. Но это же не компьютерная игра! В армии такие же мальчики, необученные. Через время, конечно, каждая мама будет ждать своего сына домой, жена – своего мужа, и только тогда всё откроется.

Когда гибнут наши бойцы, да и не только наши, их отпевает батюшка – всё как положено. Мой знакомый говорил мне, когда я ещё там была: «До этих событий я верил в Бога, но не так. Под пулями же теперь по-другому всё вижу. Прижмёшься к земле, понимаешь, что жизнь проходит, а ты её прожил не так». Вот в тот момент, наверное, и начинают верить сильнее. Те, кто воюет, начинают молиться, ставить свечи за погибших и живых. Война нас, конечно, приблизила к Богу.

– 20 июня я отработала последний день, – продолжила рассказ Ольга. – По специальности я социальный работник. Кстати, наши учреждения работали всё время. Насколько я знаю, только последние недели две ничего не работает, а прежде – бомбят, пересидим где-нибудь в подвале, выходим и снова работаем. А 22-го выехали в Сыктывкар. У меня знакомая есть, сама украинка, но уже давно живёт в Сыктывкаре. Познакомились с ней на отдыхе, сдружились. А когда война началась, она первая предложила приехать к ней, сразу поняла, насколько опасно стало на Донбассе – у неё самой здесь много родственников.

Приехали. У подруги и жили сначала. А она сама снимает комнату в общежитии. Обратилась в службу ФМС, но никаких льгот беженцам тогда не давали, поэтому нас приняли как обычных мигрантов. Сейчас стало проще делать документы. А тогда за всё плати. Денег нет. Больше месяца прошло. Статус беженца нам не давали: нет на это оснований, говорили. А какие основания должны быть? Я что, тела убитых должна привезти? Или показать им наш посёлок? Мы побывали почти во всех учреждениях, которые, так или иначе, связаны с мигрантами. Нигде ничего. Пожалуй, одна Светлана Литвинова, соцработник, помогает нам по сей день. С её подачи нам стали присылать какие-то вещи, продукты, игрушки. Но главное – документы: какой угодно статус, лишь бы я смогла официально устроиться на работу. И если ребёнок заболеет, чтобы я могла отвести его в больницу. Большая проблема у нас была – прописаться. Не каждый человек готов прописать у себя четверых человек. Нашлась одна девочка. Хотя и я, и она понимали, что за это могут наказать. В ФМС, заполняя документы, теперь я могла писать место прописки и место реального проживания...

Государство, наконец, выделило Ольге временное жильё. Теперь она и её дети живут в здании базы отдыха для юных туристов в пригороде Сыктывкара. Здание ветхое, деревянное, но в комнатах чисто. Питается семья в одной из столовых города – на содержание одного вынужденно покинувшего территорию Украины сегодня выделяется 800 рублей в сутки.

– Документы мы должны получить в течение 10-15 дней, – завершает свой рассказ о сегодняшнем положении дел Ольга. – Как только найду работу, должна буду съехать. Не думаю, что меня выгонят, но напоминают постоянно. Мы ведь и не привыкли жить за счёт кого-то. Жильё, наверное, буду снимать с такими же гражданами с Украины, на две семьи. С работой рассматриваем все варианты. Конечно, хотелось бы устроиться по специальности – соцработником.

*    *    *

Очень правильно сказал один священник о беженцах с Украины: это Господь нас посетил. Он пришёл в образе брата, сестры, разорённых войной, с детишками на руках, бездомных, беспаспортных... Приняли ли мы Его? Большинство россиян, как частные лица, отнеслись к беженцам доброжелательно. Но вот что меня беспокоит. Та чиновничья система, которую мы построили, решительно и где-то даже агрессивно Господа отвергла. Об этом нам бы задуматься всерьёз.