НАШИ МЁРТВЫЕ НАС НЕ ОСТАВЯТ В БЕДЕ

Фамилию Онохин я впервые услыхал в Ленинграде.

«Мне выпала участь быть свидетелем великих событий. Я фотограф, но у меня за спиной снайперская винтовка, через плечо верный спутник – фотоаппарат "ФЭД". Я стараюсь всё видеть, всё запечатлеть на плёнку». Д. Ф. Онохин

Был у нас в университете преподаватель, который увлёк меня документальной фотографией. Он показывал старинные фотоснимки. Знакомил в лицо с живыми корифеями журналистики – корреспондентами военной фотохроники ТАСС и фронтовых газет. Предлагал любопытные темы. Поехал я однажды домой на каникулы. Он и говорит:

– Ты в Киров? Там живёт фронтовой фотограф по фамилии Онохин. Он привозил в Ленинград свою фотовыставку. А я про него снимал передачу на телевидении. Передай ему, пожалуйста, от меня привет!

В Кирове я разыскал Онохина. Даниил Фёдорович встретил меня очень радушно. На столе были свежие яблоки, зелень из его сада. В графине пунцовело вино из крыжовника. Он поведал, что трижды бывал в Ленинграде. До войны – овладевал секретами цветной фотографии. Во время блокады – приезжал с фронта за фотоплёнкой. И после войны – представлял свою фотовыставку «От Вятки до Эльбы».

Мы тепло поговорили и расстались – казалось, навсегда. Ведь первые встречи у журналистов обычно бывают последними. Познакомился с человеком – и перевернул страницу. Но здесь всё вышло по-другому.

В Ленинграде у Онохина училась родная внучка. Притом в двух шагах от нашего факультета журналистики. Недаром говорят: «Судьбу на кобыле не объедешь». Через несколько лет она стала моей женой и подарила ещё много встреч со своим уникальным дедом. Из его рук я получил книгу «От Вятки до Эльбы» с дарственной надписью автора: «Дорогому зятю…».

Так «научная тема», однажды предложенная университетским преподавателем, стала историей моей семьи.

Даниил Фёдорович не скупился на воспоминания. Его жизнь была полна удивительных событий. Вспоминается, например, такой рассказ. Однажды на передовую пришла машина с хлебом. Интендант проверил по накладной и не досчитался одной буханки. Куда она делась – непонятно. То ли на пекарне обсчитались, то ли водитель с голоду съел эту буханку? Офицер вытащил пистолет и хотел бедного шофёра расстрелять прямо на месте. Но кто-то остудил его пыл такими словами: «Послушай, отец с матерью растили этого парня 18 лет, а ты его из-за одной буханки прикончишь!»

Даниил Фёдорович часто рассказывал о Германии. Эта страна поразила его своей ухоженностью и порядком. Но были и отталкивающие моменты. Как-то раз попросили наши бойцы командира дивизии показать им поверженный Берлин. Побывали они у Бранденбургских ворот, сфотографировались на память у Рейхстага. Подошло время обеда. Обратились в один богатый дом с усадьбой, чтобы хозяева накормили группу советских военных. Фрау провела гостей в столовую, накрыла обед. Сели они за стол, а ложек-то нет! Переводчик спросил, почему нет приборов. «А разве русские едят не руками?» – удивилась хозяйка.

«Вот как были промыты мозги у немцев!» – пояснял Даниил Фёдорович. Берлинцев удивляло, например, что у русских есть наручные часы. Видимо, Геббельс перестарался. Он так запугал немецких обывателей «дикими ордами с востока», что с приближением нашей армии к Берлину среди мирных жителей совершались массовые самоубийства.

Слушая рассказы ветерана, я удивлялся, почему такой опытный журналист, как Онохин, не включил эти эпизоды в свою книгу «От Вятки до Эльбы». Да и сама его книга оставляла впечатление фрагментарности. Она читалась как древняя летопись с утраченными кусками текста. Спросить об этом напрямую у автора, находившегося в весьма почтенном возрасте, я не решался. Понимание стало приходить уже после его смерти.

Помню, однажды областная библиотека им. Герцена опубликовала в своём альманахе целую главу из рукописи Д. Ф. Онохина, которая «почему-то» не вошла в издание его книги. Это «почему-то» слишком явно «выпирало» из текста. Даже несмотря на эвфемизмы в описании сцены, как представитель Ленинградского фронта «честно и по-мужски» отчитывал командира Кировской дивизии народного ополчения, переименованную потом в 311-ю стрелковую дивизию. Распатронивал его, надо понимать, непечатными словами. Ведь всего через три дня бедный командир этой дивизии был разжалован аж до командира полка!

Что же случилось? Из воспоминаний других ветеранов, опубликованных в разных источниках, удалось узнать следующее. Необстрелянная 311-я стрелковая дивизия, приняв боевое крещение под станцией Чудово, выглядела, мягко говоря, не лучшим образом. Многих солдат останавливали заградительные отряды НКВД. Даниил Фёдорович оставил об этом такую запись: «Я не знаю, что такое ад, но Чудово в тот день мне, необстрелянному, показалось таковым».

Видимо, о многом хотел, но не мог рассказать Даниил Фёдорович. Но многие эпизоды и наблюдения фронтового корреспондента остались «на ножницах» редакторов.

Что же на самом деле происходило под Волховом и Киришами, где сражалась кировская 311-я дивизия? Те, кто выжил, не осмеливались рассказывать правду. Лишь в наши дни появились воспоминания фронтовой медсестры Е. А. Дранковой, командира пехотного взвода Н. Н. Никулина, мемуары генерала И. И. Федюнинского, от которых шевелятся волосы на голове.

По разным источникам удалось составить общую картину. Линия фронта проходила по насыпи железной дороги Мга – Кириши. Всю зиму 1942 года на этом рубеже велись изнурительные бои. Требовалось пробить оборону немцев, чтобы спасти Ленинград от блокады. И вот перед Новым годом 311-я стрелковая дивизия перешла железную дорогу у станции Погостье и оказалась в тылу врага. На помощь кировчанам были брошены ещё две стрелковые дивизии, но развить успех им не удалось. Что было дальше – непонятно. Одни говорят, что 311-я дивизия попала в окружение, другие называют это «рейдом по тылам противника».

В немецкий тыл ушли не только стрелковые части, но и санитарный взвод, и сапёрный батальон, и конный обоз, и штаб 311-й. Оказался в тылу со своей походной лабораторией в рюкзаке и фотограф Даниил Онохин. Целый месяц дивизия была партизанским отрядом. И весь январь фотограф Онохин фиксировал на плёнку боевые действия, снимал бойцов на партбилеты, а готовые фотокарточки сушил на голой спине под рубашкой. В те дни он сам пленил немца и увековечил его на фото с поднятыми руками и брошенным оружием.

Но скудный паёк и январская стужа делали своё дело. Окруженцы съели не только продуктовый обоз, но и всех лошадей, даже без соли. Штаб армии пытался наладить снабжение дивизии с помощью самолётов. С воздуха сбрасывали мешки с пельменями, но искать их в глубоком снегу ослабленным бойцам было сложно. Люди погибали от голода и обморожений.

В конце января 311-я стала выходить к своим. Самое сложное было перейти железнодорожную насыпь, где немцы установили пулемётные гнёзда. Пробирались глубокой ночью, в промежутках между обстрелами. Не у всех были силы преодолеть железную дорогу. Командиры подползали и силой поднимали солдат. Многие остались умирать в глубоком снегу.

«Преодолев железнодорожную насыпь, – писал Даниил Онохин, – я окончательно выдохся и упал, не добежав до леса. Пытался ползти – не хватало сил: билось от перегрузок сердце, и рюкзак с фотопринадлежностями на спине становился для меня непосильным грузом». К счастью для него, рядом проходила последняя несъеденная лошадь с двумя санями раненых. И Онохин ухватился за повозку.

– Вези, Серко, вези! – умолял мерина ездовой. Из 27 лошадей вернулся обратно только Серко.

«С ужасом вспоминаю о зимних боях 1942 года под Погостьем», – признался в мемуарах командующий 54-й армией И. И. Федюнинский, отдававший приказы 311-й дивизии. Для скольких тысяч солдат Погостье стало погостом! Так вот почему среди кировских фронтовиков была так популярна «Волховская застольная»:

Выпьем за тех, кто командовал ротами,
Кто умирал на снегу,
Кто в Ленинград пробирался болотами,
Горло сжимая врагу!

В 1981 году в Музее истории Ленинграда шла развеска фотовыставки

Д. Ф. Онохина «Боевой путь 311-й дивизии». Это несколько сотен фотографий, расклейка афиш, подача объявлений. Даниилу Фёдоровичу надо было утрясти тысячу мелких вопросов. Вдруг к нему подходит пожилой ленинградец и предлагает свою помощь. Оказалось, неожиданный помощник работает в Эрмитаже и прекрасно знает выставочное дело. Он быстро решает все вопросы, приглашает гостя из Кирова остановиться у него дома. Позже выяснилось, что это – член-корреспондент Российской Академии художеств, крупнейший специалист по фламандской и немецкой живописи. Звали его Николай Николаевич Никулин.

Так началась дружба провинциального фотографа и маститого профессора. Они были людьми из разных миров, но звонили и писали друг другу письма. Их сблизила общая фронтовая судьба.

Никулин тоже воевал на Волховском фронте. Сначала в артиллерийском полку, а после ранения попал в 311-ю

стрелковую дивизию. Был четырежды ранен. В Берлине встретил Победу. Но жить безмятежной жизнью уже не мог. Память о погибших товарищах не давала ему покоя.

Каждые выходные он менял свой профессорский пиджак на брезентовый плащ и уезжал туда, где спали вечным сном его однополчане. Бродил по местам сражений, изучал следы боевых позиций, вспоминал ход смертельных схваток. Собирал солдатские кости, чтобы предать их земле. Его приводило в ужас, что трупы советских бойцов пролежали под небом столько десятилетий!

Однажды он обнаружил мемориал, где были собраны останки 60 тысяч наших солдат. Оказалось, приложил руку маршал Язов, воевавший в здешних местах. Но это капля в море! Ведь только на Невском пятачке, по некоторым данным, лежит 17 убитых на квадратный метр!

Будучи по музейным делам в Европе, Никулин попал на мемориальное кладбище солдат Второй мировой войны. Это сотни гектаров воинских захоронений! Тысячи обелисков, как на парад, выстроились ровными рядами и квадратами! И любую могилу легко отыскать по специальной системе указателей, получив справку у администрации кладбища.

До конца своей жизни учёный, знавший наизусть все картинные галереи Европы, не мог объяснить этот парадокс: почему побеждённая страна превратила воинские кладбища в музеи ратной славы, а народ-победитель бросил своих погибших на поле боя? Он пытался будить людей, писал статьи в газеты, призывал обозначать места сражений обелисками, с указанием номеров погибших полков и дивизий.

Однажды Николая Николаевича разыскал пожилой бельгиец. Мучимый воспоминаниями о войне, он приехал в Россию и случайно прочитал статью Никулина. В 1941-м он был солдатом Вермахта, из Франции попал под Ленинград и воевал под Погостьем. Звали его Хендрик Виерс. Он проклинал войну. Ему мерещился страшный декабрь 1941 года. Морозы стояли свыше 40 градусов. Бывший гитлеровец рассказал, что немцы удерживали железнодорожную насыпь, а русские атаковали её по нескольку раз в день. 27 декабря было предпринято 14 атак! Но никто из красноармейцев не достиг цели. Крики раненых раздавались целую ночь. Были убиты, ранены или обморожены все сослуживцы Виерса. От смерти его спасло лишь то, что он попал в госпиталь…

А ещё оказалось, что Виерс снимал войну на фотоплёнку! Включая то место, где фотографировал и Д. Ф. Онохин, только с немецкой стороны. Никулин, как собиратель памяти о войне, попросил разрешения использовать его фотографии. Вскоре в издательстве Государственного Эрмитажа вышли «Воспоминания о войне» Н. Н. Никулина, широко иллюстрированные фотографиями Даниила Онохина и Хендрика Виерса (фрагменты из этой книги «Вера» публиковала в № 587, май 2009 г.). Это издание представил по телевидению в передаче «Мой Эрмитаж» его директор Пиотровский. Он раскрыл книгу, и на экране возникли знакомые фотографии солдат кировской 311-й дивизии в ленинградских болотах…

Свои «Воспоминания о войне» Никулин подарил нашей семье с дарственной надписью: «Внукам и правнукам Онохиных, Четвериковых с пожеланиями счастья. Дед Николай и дед Даниил».

Я пытался найти цифру наших потерь под Погостьем. Изучил общедоступные банки данных и военные форумы. О потерях нигде не сообщалось. И только на сайте киришских поисковиков обнаружил страшные слова: «Кировские богатыри из 311-й стрелковой дивизии колотили все виды присутствующих немецких частей в районе Кириши – Погостье. Но к январю 1942 года там практически не осталось кировчан в составе дивизии».

Наш знакомый Никулин прибыл в 311-ю дивизию уже с новым пополнением. В своей книге он оставил такое свидетельство: «Бывший дивизионный фотограф – сержант Д. Онохин, один из немногих сохранившихся в дивизии со дня её формирования до конца войны. Онохина берегли, чтобы было кому изготавливать фотографии…»

– Эй, Онохин, надо бы увековечить вот этого героя! – поступала команда. И Онохин увековечивал тех, кто назавтра шёл умирать. Записывал адреса их родных и почтой посылал последние прижизненные фотокарточки солдат. Одних только фотографий на партбилеты было сделано 20 тысяч! А ведь партийные первыми шли под пули.

Ищу в Интернете онохинские снимки. Наибольшей известностью пользуется портрет молодого бойца. Знакомая авторская подпись: «Советский солдат Алёша. Погиб под Погостьем в 1942 году. Фамилию не помню». Парню ещё нет и двадцати, а на груди уже горит медаль «За отвагу». Простое славянское лицо. В глазах – лёгкая грусть…

Листаю книгу «От Вятки до Эльбы». «Ищем фотографа, – донеслось до меня. – Обнаружены чудовищные зверства фашистов. Надо сделать снимки». И Онохин фотографирует красноармейцев, замученных в воронке с водой. Глаза вылезли из орбит, рты широко раскрыты. На шее у каждого петля с длинной жердью. Снимок сделан для комиссии по расследованию преступлений фашистов.

Однажды его отправили с группой разведчиков фотографировать у переднего края противника. Уходили ночью. Никто не задумывался, что фотография – это све-то-пись! На войне не приходится ждать подходящих условий. Добрались до места. Дождались света сигнальной немецкой ракеты, когда обнаруживать себя особенно опасно. В этот момент Онохин делает снимки.

В другой раз 311-ю посетил маршал Ворошилов. Дивизионный фотограф всюду сопровождал высокого гостя. Ворошилов хотел попасть на передний край, но его уговорили не делать этого. «Из опасения, как бы на дивизию не легло пятно позора в случае смерти легендарного маршала от шальной пули», – напишут в мемуарах. При отъезде Ворошилова из дивизии к фотографу подошёл адъютант и, как вспоминает Онохин, «вежливо забрал у меня заснятую фотоплёнку».

В книге «От Вятки до Эльбы» описаны сотни съёмочных ситуаций. В тылу, в разведке, на передовой. Часто ему приходилось бросать фотоаппарат и хвататься за пистолет или винтовку. Для читателей третьего тысячелетия не лишним будет напомнить, что на войне не было электронных фотоаппаратов. Фронтовой фотограф работал в труднейших полевых условиях. В землянке или в лесу у костра. При морозах, когда замерзают химрастворы. «Нередко приходилось проявлять плёнки в телеге, в момент движения, – вспоминал Д. Ф. Онохин. – Я лежал в довольно неудобной позе, наглухо прикрытый плащ-палатками, и придерживал крышки кастрюлек, чтобы не расплескались проявитель и закрепитель». Для изготовления фотографий Даниил Фёдорович придумал походный чемодан-фотолабораторию. Если кончались фотоматериалы, его выручали разведчики. Они находили у немцев фотоплёнку и фотобумагу, часто заставляя «языка» на себе тащить захваченный трофей. Среди трофеев нередко встречался и специальный грузовик-фотолаборатория, о котором наши фотографы могли только мечтать.

Вот так, невзирая на трудности, Даниил Онохин выполнил свою главную миссию – увековечил боевой путь кировской дивизии с первого до последнего дня войны.

Мы познакомились, когда Даниилу Фёдоровичу шёл восьмой десяток. Я был свидетелем его поздней осени. Ещё сохраняя трезвость ума, он прокручивал воспоминания своей жизни, как киноплёнку, в обратном направлении. Сначала перед ним воскресали мгновения войны. Лица боевых товарищей. Подробности окопной фотосъёмки. Он пересказывал видения прошлого, как путешественник на машине времени.

Постепенно «кинолента воспоминаний» разматывалась всё ближе к началу его жизни. Пошли довоенные картины. Однажды он поднял на меня удивлённые глаза и тихим голосом произнёс: «Академик Эйхфельд в Киров приехал». Я сразу всё понял. Если дедушка видит давно умерших людей, значит, засобирался в дальнюю дорогу…

Академик Эйхфельд умер в далёком 1989 году. Этот человек дал ему путёвку в жизнь. Он был учёным-экспериментатором и продвигал земледелие на Крайний Север. В Заполярье у него колосились рожь, ячмень, овёс. Обильно плодоносили картофель и помидоры. Поначалу этому не доверяли. Сочиняли про него фельетоны, считая аферистом в науке. Из Ленинграда взглянуть на хибинские помидоры приезжал сам

С. М. Киров. Он пресёк усмешки кабинетных скептиков. К тому времени на окультуренных землях Хибинской тундры уже работал целый совхоз, кормивший рабочих апатитовой горно-обогатительной фабрики.

Услыхали про хибинское чудо и братья Онохины из деревни Кутованга Архангельской области. Узнали, что Эйхфельду требуются помощники. Сначала к нему переехали старшие братья – Михаил, Иван и Николай. А когда Эйхфельд услышал, что в деревне у Онохиных остался младший брат, Даня, он послал ему 40 рублей на дорогу до Хибин.

В течение шести лет работал Даня Онохин под руководством Эйхфельда. Закладывал вегетационные опыты. Занимался метеорологией. Вёл фенологические наблюдения. Изучал географическую изменчивость растений. Словом, окончил на практике полный курс сельхознаук. Из рук Эйхфельда он получил первые уроки фотографии. Будущий академик доверил Дане Онохину свою драгоценность – два зеркальных фотоаппарата: один для фотоплёнки, другой для фотопластин. И поручил ему фиксировать все этапы экспериментов с растениями.

Однажды Эйхфельд говорит:

– Собирайся, Даня, ночью поедем фотографировать ржаное поле!

Вечером они сели в лодку, поплыли на другой берег озера Имандра, где находился опытный участок. Рожь уже наливалась спелостью. Установили фотоаппарат на треногу. Ждут двенадцати часов. Десять вечера – ясно, как днём. Одиннадцать – хоть книгу читай! Полночь – отличные условия для фотосъёмки! Ведь летом в Заполярье светло круглые сутки.

Через много лет председатель Эстонской Академии наук И. Г. Эйхфельд, отдавая дань уважения трудолюбию и смекалке братьев Онохиных, напишет очерк под заголовком «Онохинская порода». Откроется очерк фотопортретом юного Дани Онохина в теплице с томатами.

Потеряв родителей в раннем возрасте, Даниил Фёдорович всю жизнь почитал Эйхфельда – как своего отца. Этот человек воспитал из Дани фотографа и следопыта. Научил его вести полевые дневники, фиксировать свои наблюдения и накапливать исследовательский материал. Не будь этого, вряд ли Даниил Онохин стал бы вести фронтовой дневник, который лёг в основу летописи 311-й дивизии. Когда его книга «От Вятки до Эльбы» была отпечатана в типографии, он первым делом послал её в подарок Эйхфельду.

После переезда в Киров, на родину своей жены, Даниил Онохин нашёл здесь другого Эйхфельда – селекционера Рудницкого. Следил за его работой, не раз фотографировал в газету. Подружился с его сыном Антоном. Лучшие сорта кировской селекции прописались в саду Даниила Фёдоровича за городом. Яблоня «Пионер Севера» ежегодно давала богатый урожай. «Это сорт Рудницкого!» – всегда подчёркивал хозяин. На другой яблоне у Онохина было привито сразу три сорта яблок. Тяга к испытанию растений с возрастом стала сильнее. Он экспериментировал с посадками зимостойкой груши. Разводил редкий сорт крыжовника без шипов. Когда силы и здоровье стали таять, перешёл из «Кировской правды» на работу в фотолабораторию сельхозинститута. И снова вернулся к фотосъёмке полевых опытов, как в своей юности.

Вот почему на пороге загробного мира Даниил Онохин увидел своего учителя – академика Эйхфельда. Вскоре «кинохроника воспоминаний» старого солдата раскрутилась до самого конца. И перед ним замелькали титры Создателя «киноленты» под названием Жизнь…

Видал я в ленинградских квартирах старинные секретеры, хранившие множество тайн. Хозяева знают в нём несколько отделений и ящичков. И вдруг открывают ещё один – потайной. А сколько их всего – неизвестно!

История 311-й дивизии похожа на таинственный секретер, доставшийся нам по наследству. Недавно открылся и «секретный ящичек»! Это свежая книга последнего командира 311-й дивизии генерала Б. А. Владимирова. Он не раз бывал в гостях у Д. Ф. Онохина, сидел у него за праздничным столом с другими однополчанами. Моя супруга была ещё дошкольницей, но хорошо помнит высокого худощавого старика по имени генерал Владимиров. Старший сын Даниила Онохина возил генерала по Кирову, показывал памятные места. У генерала была подготовлена книга о войне. И он сетовал, что раньше побеждал фашистов, но не в силах победить наших бдительных цензоров.

С тех пор минуло 40 с лишним лет. И вдруг его книга вышла в свет под названием «Комдив. От Синявинских высот до Эльбы». Обнаружив её в Интернете, я сначала усомнился: не очередная ли это подделка фальсификаторов нашей истории? Но при внимательном знакомстве с текстом мои сомнения рассеялись. Такую книгу мог написать только настоящий кадровый офицер, великолепно знающий весь механизм ведения войны! Кроме того, книга иллюстрирована фотографиями Даниила Онохина, которые он мог получить только из рук автора.

Генерал Владимиров, из сибиряков, принял командование 311-й дивизией во время битвы за Ленинград и довёл дивизию до самой Победы. Это был офицер суворовского образца, для которого «солдат дороже себя». Однажды ему отдали приказ начать наступление в 9 утра. Но, понимая, что дивизия к этому часу не успеет провести подготовку, он доложил наверх, что дивизия начнёт наступление только в 12 часов. В ответ ему пригрозили военным трибуналом. Но смелый офицер не пошёл на поводу у кабинетных стратегов. В итоге наступление дивизии было успешным, и военный прокурор спустил дело о неисполнении приказа на тормозах. Как тут не вспомнить крылатое выражение Наполеона: «Армия баранов во главе со львом всегда победит армию львов во главе с бараном».

Генерал Владимиров был автором дерзкого перехода 311-й дивизии по тонкому льду Вислы в декабре 1944 года. Появление русских за Вислой стало полной неожиданностью не только для немцев, но и для нашего командования. «Скажите, каким образом ваши полки могли оказаться за Вислой? Вы, очевидно, пьяны или что-то безнадёжно путаете», – возмущался и недоумевал командующий, ещё вчера говоривший: «Что это, комдив задумал утопить свою дивизию в Висле?»

О том, что произошло дальше, командующий корпусом М. А. Сиязов писал: «Преследуя удирающего противника с 16 по 28 января 1945 года, 311-я дивизия при незначительных потерях прошла 400 км и первая ступила на территорию Германии». Этот чудо-бросок вошёл в историю войны как Висло-Одерская операция.

Осталось рассказать историю одного из последних фронтовых снимков Даниила Онохина, с похорон командира 1069-го полка Закки Хабибуллина. В книге Онохина об этом говорится довольно кратко. А Владимиров раскрывает весь психологизм подвига командира, которого за боевую удаль прозвали Чингизханом.

В последние дни войны Хабибуллин попал в госпиталь с инфекционной желтухой. Он был уже героем Советского Союза и, согласно обывательской логике, «мог спокойно отдыхать». Но сбежал с больничной койки, явившись пред очи генерала Владимирова со словами: «Я, товарищ генерал, очень хочу принять участие в завершающем этапе войны».

Владимиров отправил его обратно. Но Хабибуллин применил хитрость и позвонил начальнику штаба, сообщив о своём прибытии из госпиталя. В это время боевые части 1069-го полка штурмовали мост у немецкого города Альтруппина. Получив разрешение начальника штаба, Хабибуллин бросился к своим солдатам. И, подняв бойцов в атаку, был сражён автоматной очередью.

Смотрю на фотографию его торжественных похорон. Гроб полковника Хабибуллина несут на плечах генерал Владимиров и замполит дивизии полковник Хирный. Путь к могиле героя усыпан цветами. Какое великое мгновение запечатлено на снимке! «Ибо нет выше той любви, чем душу свою положить за други своя».