С инокиней Варварой я встретился в храме "Умягчение злых сердец" в Усинске. Матушка и живет при храме. Недавно она возвратилась из поездки по святым местам, куда ездила с настоятелем монастыря иеромонахом Михаилом, и на обратном пути приболела в дороге. Сейчас лежит, недомогает. По тому, с каким участием прихожане относятся к матушке, как все ее любят и заботятся о ее здоровье, я понял, что она очень хороший человек.

Я тоже навестил инокиню в ее молитвенном уголке, оборудованном в одном из небольших помещений бывшего детского садика. Туго перевязанная теплым платком матушка читала Библию и, несмотря на недомогание, как-то сразу же очаровала меня своей необыкновенной кротостью, тихим смиренным голосом, лучистой и ласковой улыбкой. Поинтересовавшись о ее здоровье, я спросил о поездке. "Очень понравилось, - сказала, словно пропела, она, - в Великом Новгороде такие люди замечательные, такие они приветливые, такие ласковые, каждый словно хочет тебя обнять. Там и храмов много, и икон старинных, которым по 700-800 лет. Икон Николая Чудотворца очень много, везде уважительное отношение к нему. А ведь и у нас, у коми, Микола Милосливой (так его в деревнях называют) самый почитаемый святой.

- А вы из какого села, матушка? Расскажите о себе.

- С Усть-Лыжи. Отец погиб в войну в 43-м, мама второй раз вышла замуж, переехала в другую деревню Печорского района, Родионово. Детство мне очень нравится.

- Родители-то у вас верующими были?

- Хорошие родители, верующие. Сколько помню маму, она никогда, не перекрестившись, за стол не садилась, и всегда у нее слезы на глазах, постоянно молилась за своих родителей и за всех усопших. В Великий пост ничего не ела. Нам говорила, чтобы мы хоть в среднюю неделю и особенно в последнюю неделю ничего не ели. Мы смеемся: "Мама, да мы помрем". "Не помрете, - говорит, - разве от поста по Господу кто умирал?"

Бабушка моя Анастасия Игнатовна очень верующей была, сильно Николаю Чудотворцу верила. Однажды она никак родить не могла. Всего у бабушки шестнадцать детей было, раньше ведь аборты не делали. И вот так она мучилась, не помню уж с каким ребенком, что, гляди того, сама помрет. И тогда она взмолилась Николаю Чудотворцу: "Никола, освободи меня! Если освободишь, на третий день пойду в Колву пешком в твой храм". И тут же моментально родила мальчика. А была зима, на третий день выдалась пурга, она еще толком после родов не оправилась, но обет дала, надо выполнять. Встала рано утром, одела легкую малицу и пошла пешком. А с Усть-Лыжи до Колвы семьдесят километров, и здоровому человеку зараз не дойти. Дедушка Иван Мартимьянович запряг лошадь, поехал с ней. Он на лошади едет, а она за ним сзади идет. Дедушка потом рассказывал, что она уже не может идти, он ей говорит: "Садись, отдохни". У нее даже сил не осталось, чтобы слово сказать, только рукой махнет, мол, езжай. Так до самой Колвы и дошла. В храм уже поздно ночью ползком приползла. Вот ведь какая вера была: как сказала, так и сделала. Да и все колхозники раньше верующими были. Я помню: в войну и после войны еще, когда плыли на лодке по Печоре и сильные волны поднимались, все сразу начинали креститься, звать: "Микола Милосливой, Пресвятая Богородица, спасите, помогите нам!" Все ведь молились, значит, все они людьми верующими были, так ведь?

- Выходит так, - соглашаюсь со старушкой, - а вы как к вере пришли?

- В детстве я неверующей была. Тогда ведь даже крестики нам не разрешали носить. Я маленькая, помню, годов семь-восемь было, все босиком бегала. Бежим мы с подружкой, я запнулась, повернулась посмотреть, а там иконка лежит ликом вверх, святые Зосим и Савватий. Иконка эта потом всегда со мной была, а недавно у меня такое желание открылось: носить ее с собой, что я испросила на это благословение у владыки, теперь постоянно на себе ношу. Мои ангелы-хранители Зосим и Савватий (показывает медную ладанку святых у себя на шее) - они, наверное, меня к Богу и привели. Да и усопшие за нас молятся. А постриг я не так давно приняла, в марте 97-го, здесь в Усинске...

Раньше в Печоре жила. У меня дом хороший, хозяйство большое. Ходила в церковь "Скоропослушницы" молиться. Постоянно молилась за всех православных жителей села Усть-Лыжа и дома в утренних молитвах за них молилась, и меня так стало тянуть в Усть-Лыжу. У меня ведь все предки там лежат, и родители оттуда. Места там благодатные, такую красоту Господь дал. Там длинное озеро Изъяты, рыбы много, леса такие богатые, прямо около деревни грибов, ягод уйма.

А раньше Усть-Лыжи не было. В 1810 году охотник шел вдоль реки около этого места, смотрит: гора высокая-высокая, и вдруг у него одна лыжа сломалась. Он поднялся на эту гору и построил лесную избушку. Мои прабабушка Федора и прадедушка Филат из села Ижма мимо этого места все время на оленях ездили. Места красивые, благодатные. Когда проезжали мимо и останавливались в избушке, бабушка молилась: "Господи, благослови это место, и пусть люди здесь будут жить!" А потом они вместе с дедом Филатом, взяв своих девятерых сыновей и уговорив еще две семьи, переехали из Ижмы сюда жить. Построили на высоком берегу Печоры дома, сами лес стали корчевать под поля. Так пошла Усть-Лыжа. Каменную церковь в честь святого апостола Филиппа построили. Мама великой труженицей была, и весь народ очень трудовым, благочестивым был. Даже в войну жили богато, все было: у колхоза хозяйство большое, все поля засевали рожью, выращивали картофель, коров держали, а теперь поля стоят, зарастают кустами, даже картофель не сажают. В церкви сейчас клуб. Кладбище - такое святое место, а все кресты спилили, там скот ходит, люди ходят. Я им говорю: что ж вы по могилам своих предков ходите, что вы их своими ногами топчете! Разве можно усопших топтать ногами, они ведь все видят! Сейчас там секта Иегова, она всех людей перевернула, кругом одна развратность и распущенность. Туда бы церковь, колокольню с колоколом, всю бы нечисть унесло..."

Чтобы возродить село и обратить людей к Богу, матушка Варвара от молитв перешла к делу. Она сама переехала из Печоры в Усть-Лыжу и перевезла туда свой дом. Из своего дома она решила построить дом для священнослужителя, чтоб вместе с батюшкой восстановить церковь, поднимать народ из греховного забытья, но наткнулась на резкое противодействие жителей и руководителей села. Ей не только никто не помогал, но, наоборот, чинили всяческие препятствия. Строящийся дом священнослужителя постоянно разворовывали. Людям не нравилось, что она призывала к совести, честной и чистой жизни, к Богу. Дошло до того, что сосед избил старушку, и она долго ходила вся в синяках. Отец Михаил, благочинный этого района, видя напрасные старания матушки Варвары, пожалел ее и забрал из Усть-Лыжи к себе в Усинск.

"Жалко мне их, - говорит о жителях села матушка Варвара, - в таких плохих домах все живут, только один предсельсовета строит себе и своим родным новые дома, а остальных затоптали под ногами. Все ведь от головы зависит, а он там самый главный противник Церкви, боится за свое богатство. Думает, что Церковь у него все отберет. Я ему говорю: "Иван Егорович, неужели вам не стыдно! Посмотрите, во что вы превратили Усть-Лыжу. Ведь раньше ни тракторов, ни машин не было. Были только лошадь и человеческий труд: сами корчевали лес под поля, сами сажали, хлеб, картофель выращивали, а вы даже картофель перестали сажать. Какая цель вашей жизни? А ведь усопшие все видят, милостивый Бог видит, Который дал это место. За все Господь с вас спросит".

- Но вы все-таки с их помощью что-то там построили?

- У нас там хозяйство большое осталось. Дом священника почти готов, там и баня, и коровник стоят, сарай построили, все вещи, всю мебель привезли. Только сейчас там все воруют. Я говорю им: "Да не трогайте! Это церковное, Богу принадлежит, у вас потом больше убудет". Не понимают. Баня очень красивой была. Окна сняли, все унесли, двери выламывают.

Когда я собралась в Усинск, люди пришли, стали уговаривать, чтоб не уезжала. Жалко мне стало. Люди-то не все плохие. Вот у Алексея Ванюты прямо на лице написано, что он настоящий человек, действительно хозяин. Ему бы там руководить, он бы поднял Усть-Лыжу. Там бы только церковь построить, колокол поставить, и вся нечисть сама уйдет.

Слушал я добрую старушку и удивлялся ее такой искренней и святой вере в несокрушимую силу Божию, удивлялся ее полной самоотверженности, решившей положить свою жизнь ради благополучия родного приполярного села, в котором она только родилась и провела самые первые годы своего детства. Удивлялся ее удивительной совестливости перед прахом предков. Когда вечером мы все вместе пошли на богослужение, я видел, как матушка Варвара исповедовалась. Перед исповедью, дожидаясь своей очереди к священнику, она стояла перед иконами на коленях, и крупные слезы градом лились из ее глаз. Исповедовалась матушка долго, так же плача на коленях. Господи, думаю, что там у нее за грехи такие, ведь она на каждой службе исповедуется.

После исповеди она еще и соборование прошла, так же с сокрушением сердечным и со слезами на глазах. А мы - все глухие, слепые и духовные калеки - ни своих грехов, ни чужого горя не видим. Да и как их увидишь, думая только о своей собственной персоне и радея только о собственном благополучии. А ведь милостивый Бог, святые и усопшие все видят.