* * *

О себе полковник Фролов говорит нехотя, собственная жизнь ему кажется не интересной. То ли дело его покойный друг Владимир Декуш, летчик-испытатель, могучая личность. Были, мол, люди, не то что нынешнее племя.

Владимир Декуш был полковником авиации, летчиком-испытателем с 20-летним стажем. Редчайший случай выживаемости. Почти все его товарищи либо погибли, либо нашли себе более спокойную работу. А Декуш летал и оставался в живых даже тогда, когда его самолеты рассыпались в воздухе.

– Войну, – говорит Фролов, – Декуш начал в 41-м году под Ленинградом, будучи мальчишкой 11 лет. Его отец, капитан 3-го ранга, служил на Балтике. Сказал сыну в начале войны: «Поезжай на Украину, а я буду исполнять свой долг». До Украины мальчик не доехал, и с отцом в этой жизни им больше не довелось повстречаться, хотя воевали где-то рядом.

Бабушка в детстве научила Володю трем молитвам, которые он никогда не забывал. И в жестоких боях, и в окружении повторял «Отче наш...», «Богородица Дево...» и «Слава Отцу и Сыну и Святому Духу. Аминь».

Служил он при штабе вестовым, потом, повзрослев, стал ходить в разведку. Однажды при его участии был пленен генерал СС, у которого нашли кортик, подаренный Гитлером. Когда генерал Малиновский, будущий маршал, узнал, что в захвате участвовал мальчишка, он велел старую надпись на кортике стереть и выбить новую: «Юному красноармейцу Декушу Владимиру Яковлевичу от командующего 3-м украинским фронтом генерала армии Малиновского».

В другой раз послали Декуша связь наладить на глазах у немцев. Не сразу послали, перед тем один за другим погибло несколько бойцов, так и не сумев добежать до места разрыва провода. Танки немецкие, стоявшие в подлеске, резали их в упор из пулеметов. И вот Володя встал в уголок блиндажа, помолился. Командир промолчал, будто не заметил. Мальчик перекрестился и пошел.

Немцы, когда увидели бредущего по полю отрока, оцепенели. У многих дома такие же пацаны остались, запросто на гашетку не нажмешь. Володя добрался до места, где снаряд перебил провод, пошарил вокруг, нашел концы и прыгнул в воронку. Связь была восстановлена, а гитлеровцы наконец спохватились и начали гвоздить изо всех стволов. Да верно говорят: снаряд в одно место два раза не попадает. После боя, много часов спустя, Володю нашли заваленного землей, без сознания, он лежал, сжав концы провода зубами.

Войну Декуш закончил с пятью ранениями и двумя контузиями. Для 16-летнего мальчишки слишком много. Но я вспоминаю рассказы о юных кадетах-белогвардейцах, которые сражались в перерывах между учебой и сдавали выпускные экзамены, имея иной раз по дюжине пулевых и штыковых ранений. А им ведь тоже было по 15-16 лет. Богатыри, не мы.

* * *

Задал Анатолию Яковлевичу вопрос, как же, имея столько ран, Декуш стал летчиком.

Фролов развел руками:

– Тогда это было обычным делом. Главное – желание жить, оно вытащит. Я по себе знаю. Когда в танковом учился, перенес тяжелейший плеврит. Мне дали два месяца отдыха с перекомиссовкой в военкомате.

Через два месяца врач говорит: «Вам в армию нельзя, вы себя погубите».

Пошел я к военкому:

– Хочешь служить? – спрашивает он меня.

– Да, не против. Только вот врач возражает.

– Это моя забота, – сказал военком.

Дали мне закончить училище. Стал я командиром взвода тяжелых танков 347-го тяжелого Амурского танкового полка – он тогда на Урале располагался. Когда Хрущев сократил нашу дивизию, меня переучили в институте Лесгафта на военного физработника, потом я решил в пойти в медакадемию.

Когда поступал, врач-женщина показала на снимке заизвесткованные участки в легких – последствия плеврита. «Вам служить нельзя, – сказала она мне, – но я готова закрыть на это глаза. В целом вы здоровы».

Через полгода у меня началась болезнь крови. Я на Урале служил в зараженных радиацией местах. Нормой тогда было 6-8 тысяч лейкоцитов в крови иметь. Народ был крепкий, природа чище. Сейчас норма резко снизилась: 4-5 тысяч имеешь – считается, что здоров. Так вот, у меня содержание лейкоцитов падало до 1200.

Спасло то же, что и всегда. Я был лыжник, гимнаст. И к окончанию медакадемии оказался стопроцентно здоровым человеком. Когда встал вопрос о возможности испытывать космическую технику, меня зачислили в 1-ю группу по здоровью, самую выносливую.

* * *

Так же и Декуш. Был инвалидом, а стал летчиком-испытателем. Любовь к жизни в нем была великая. Закончил летную школу в Киеве, воевал в Корее. Перед полетом всегда перекрещивал самолет. Кто увидел бы – съели бы с потрохами.

– Но от меня он, как от друга, этого не таил, – замечает Анатолий Яковлевич, – и я от него тоже ничего не скрывал. Иначе какая может быть дружба.

Вера помогала иногда Декушу выходить из самых фантастических переплетов. Один раз он вел транспортный правительственный самолет, испытывал его возможности в длительном перелете без дозаправки. Когда возвращались с задания, кто-то из членов экипажа докладывает:

– Вижу приближение светящегося объекта.

Глянули в иллюминаторы – и верно, несется к ним нечто. Спустя несколько мгновений последовала яркая вспышка, которая парализовала летчиков. Всех, кроме Декуша. Он с молитвой, яростно сопротивляясь чуждой силе, сумел довести машину до аэродрома и посадить ее.

Неверующие сказали бы – инопланетяне, христиане – бесы. И пусть уфологи ответят на простой вопрос: что это за представители иных миров, от которых молитва – лучшая защита?

На аэродром, куда Декуш посадил самолет, приехали медики, представители командования, взяли со всех подписку о неразглашении. Вскоре все летчики, которые попали в переплет с «НЛО», ушли из авиации. Они заболели страхом. А Декуш продолжал летать.

Познакомились они – Владимир Яковлевич и Анатолий Яковлевич – в госпитале. Сошлись легко. Впрочем, с Фроловым иначе и невозможно. Он весь как на ладони – чистая душа. И стал Декуш его к вере подводить. Сам-то он был воцерковленным человеком, втайне исповедовался, причащался.

У старца Наума Владимир Декуш взял благословение на то, чтобы людей лечить травками и словом. Человек он был добрый, отзывчивый и чувствовал, где душа болит, а где тело. Перед смертью ослеп – такой ему выпал крест. Слишком сильный был человек, поэтому Господь его придерживал. Молитве слепота не мешала. Молитвослов к тому времени Декуш знал наизусть.

Бог даст, кто-то подробнее напишет о судьбе этого удивительного человека – выдающегося советского летчика и православного христианина.

* * *

В конце концов удалось мне Анатолия Яковлевича убедить рассказать и о своей работе.

– Я занимался инженерно-психологической оценкой технических устройств. Работа интересная – все новое, необыкновенное, передовой рубеж науки, много литературы приходилось читать, чтобы не отстать. Мы тогда превосходили США по условиям жизнеобеспечения космонавтов, выполнению задач. Наши ездили в Штаты, американцы к нам – имели возможность сравнивать.

* * *

Суть работы полковника Фролова была в том, чтобы привязать сверхсложную технику к возможностям человека. Чтобы космонавт не запутался в бесчисленных показателях работы механизмов, тумблерах, кнопках, до всего вовремя дотянулся. Даже в кабине самолета система управления вызывает рябь в глазах. Космическая аппаратура еще сложнее, а работать на орбите требуется иной раз с сумасшедшей скоростью.

В теории всего запомнить просто невозможно. На практике – существуют резервы психики. Здесь играет роль и компоновка кабины, и привязка к левой руке, правой, к стереотипам мышления, которые в нас заложены.

То есть человек должен работать, что называется, «на автомате», подсознательно чувствовать, где какая кнопка расположена.

Здесь-то вот и требуется не просто опытный медик, а здравомыслящий человек с превосходно развитой интуицией и, что еще важно добавить, смиренный. Потому что все ошибаются, но гордому тяжелее в этом признаться. А вовремя неисправленная ошибка – это иногда смертный приговор космонавту.

Но компоновка – это, конечно, еще не вся работа для медика-испытателя. Для того, чтобы космонавт здоровым вернулся, чтобы на орбите у него голова не гудела, отеков не было, необходимо создать скафандры, костюмы соответствующее и т.д., и т.п.

Все это медику-испытателю приходится проверять на себе, крутиться в центрифуге, проигрывать чрезвычайные ситуации.

* * *

Анатолий Яковлевич не все мои вопросы сразу слышит, наклоняется, переспрашивает. Я интересуюсь, не во время ли испытаний он слух испортил.

– Нет, не совсем – отвечает, – это последствия моей службы в танковых войсках, стрельбы, гул моторов. А испытания потом, конечно, тоже свое добавили. Иногда так тяжко было, взмолишься Богу – вроде пронесет.

Но знаете, в самый худший переплет я попал не во время испытаний, не в институте, а в собственной постели.

Это случилось, когда я только-только начал воцерковляться. Проснулся глубокой ночью с ощущением невероятной тяжести. Я цену перегрузкам знаю и сознание, случалось, терял, но уверенности, что все, конец мне пришел, прежде не возникало. Как медик, я пришел к выводу, что погибаю. Нагрузка атмосфер 20 – смертельная.

Мне приходилось участвовать во вскрытиях и наблюдать такую картину. Все органы в целости и сохранности, а человек мертв. Что его убило? Наука ответить не в состоянии.

Вот и я мог оказаться в числе этих умерших, неизвестно отчего. Когда понял это, из последних сил Иисусову молитву прочел: «Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй мя».

И вдруг отлегло, причем с уму непостижимой быстротой, без малейших последствий. Я встал, перекрестился. И такая была благодарность Богу, такое чувство защищенности, что у меня даже страха от пережитого не осталось.

Первый раз я прочел Евангелие глазами медика. И понял, что Христос – величайший врач. Как психофизиологу мне открылись корни нашей науки, что она идет не от Фрейда и прочих, а от Бога. Исповедовался я, причастился. Потом стал думать, что мне дальше делать.

Решил стать военным катехизатором. Сейчас учусь в Свято-Тихоновском богословском институте. Удостоверение военного катехизатора у меня уже есть, теперь нужно стать им на деле.

– Сколько лет вам?

Полковник рассмеялся, потрясая белоснежной своей бородой, такие любили носить до революции старшие офицеры русской армии: