Однажды отправился я на поезде через
        бывшие наши западные республики в Приднестровье,
        в Тирасполь. Со мною в купе, тоже до Тирасполя,
        ехал снайпер-доброволец, а мужчина с молодой
        девушкой ехали в Одессу.
        Снайпер был немного выпивши,
        возбужден, выпоил мужчине, который назвался
        «новым русским», и девушке бутылку и ушел
        добавлять. Я залез на верхнюю полку и пытался
        заснуть. Мужчина внизу сердито шептался с
        девушкой. Девушка вдруг вскочила, оттолкнула
        спутника, громко сказала: «На первой остановке!»
        – и вышла из купе. Я зашевелился, обнаруживая
        желание спуститься. Совершенно неожиданно
        мужчина, «новый русский», стал говорить, что вот
        эту девушку он нанял, он даже сказал, что «купил»,
        ехать с ним в заграничный круиз.
        – Греция, понимаете, Кипр, Израиль. А
        она – видели? – заявляет, что хочет обратно, мамы
        боится. Мамы! Мы так не договаривались.
        – А как договаривались?
        – Чтоб без проблем. Мне нетрудно ее
        обратно отправить, женщину я и в Одессе куплю. Но
        опасно. Это ж Одесса, любую со СПИДом подхватишь.
        Девушка вернулась, и я вышел в коридор.
        Там сосед-снайпер вовсю дымил еще с одним
        мужчиной, который оказался... тоже снайпером. Они
        курили и говорили о том, что это не дело, когда
        девчонки идут в снайперы. Вон в Бендерах были
        «стрелочницы» из Прибалтики, это не их дело, это
        дело мужское, и так далее...
        Из нашего купе вышли мужчина с
        девушкой. Проходя мимо, «новый русский» мне, как
        посвященному в его дела, доложил торопливо: «В
        ресторан уговорил!» 
        Я вернулся в купе, завалился на полку и
        не просыпался до самого утра, до самой украинской
        таможни. В вагон вошли такие гарные хлопцы, такие
        парубки, что если бы они не паспорта проверяли, а
        землю пахали, то Украина завалила бы всех
        пшеницей. В Канаду бы продавала. Хлопцы были в
        форме, похожей на запорожскую, были все с усами,
        говорили подчеркнуто на украинском. Нам было
        предложено «гэть из купе», чтоб они обыскали и
        купе, и вещи. Мужчина успел радостно сообщить, что
        девушка обещала подумать, что он увеличил ей
        плату: «Мне ж дешевле, чем новую искать».
        Таможенники почему-то «прикопались»
        только ко мне: зачем я еду?
        – Мне ж интересно видеть самостийную,
        незалежню, незаможню Украину.
        – Шутковать нэ трэба, – сказал мне
        усатый таможенник. – Вы письменник?
        – Да, радяньский письменник. Царапаю
        на ридной русской мове.
        – Нэ шутковать.
        – Какие шутки. Можете записать, что я
        украинский письменник, пишущий на русском
        диалекте.
        – На яком диалекте?
        – На русском. Это следствие, рецидив,
        так сказать, имперского мышления.
        Слово «имперское» могло меня погубить,
        но, на мое счастье, таможенника отозвал офицер.
        Потом была молдавская таможня, потом –
        приднестровская. Я уж решил лучше молчать.
        Снайпер тяжело приходил в себя. Он встряхивал
        головой, поводил мутными, плохо прицеливающимися
        глазами, наконец попросил меня выйти и
        посмотреть, есть ли в коридоре тот снайпер. Я
        посмотрел – никого. Тогда он соскочил с полки,
        сбегал умылся, сел напротив и сказал:
        – Всё очень серьезно, – он закрыл купе
        изнутри. Соседи наши уже ушли в ресторан
        завтракать.
        – Что серьезно?
        – Того снайпера видел вчера?
        – Ну.
        – Он не к нам едет. Он к румынам едет,
        понял? К молдаванам. Он с той стороны будет
        стрелять. Он, гад, за деньги нанялся, я-то из
        патриотизма, ну, гад! А мы вчера разговорились, а
        он-то думал, что я тоже нанятый. Ты, говорит, за
        сколько контракт подписал. Тут-то и открылось. Ну,
        брат, дела. Он дальше поедет, до Кишинева, я до
        Тирасполя, – снайпер покрутил головой. – Чего
        делать?
        – А чего ты сделаешь? Вы как
        договорились – друг в друга не стрелять? Или ты
        его свалишь, вот и деньги некому получать.
        – Семье заплатят, он сказал, семья у
        него в Москве. Да он, гад, и с нашей стороны бы
        начал стрелять, но тут не платят. Он говорит: ему
        все равно, лишь бы «бабки». Этим девкам из
        Прибалтики много платили. Но они (парень
        выругался) даже по детям стреляли. Это он не
        одобряет, – снайпер опять покрутил головой. –
        Достань чего-нибудь, не дай помереть.
        Тут с завтрака вернулись соседи.
        «Новый русский» прихватил какого-то заморского
        пойла и щедро стал угощать. Девица, достав
        огромный специальный ящик для косметики,
        углубилась в работу над своей мордашкой. Еще раз
        пришли какие-то пограничники, а может быть, еще
        какие-то таможенники, я уж в них запутался. Нас
        снова, но теперь на русском языке, попросили
        выйти. Вышли и из других купе. Мы теснились в
        проходе. Вышел и тот, едущий до Кишинева, снайпер.
        Тоже явно с головной болью. Снайперы обменялись
        взглядами. Наш, уже опохмелившийся, глядел
        побойчей.
        Поезд стал тормозить. Я думал, нам еще
        долго ехать, а, оказывается, мы уже приехали.