ПАЛОМНИЧЕСТВО ПОД БОЛЬШИМ ШАТРОМ (дневник редакционной экспедиции на «южный-южный север») Ночевка в раю (Из путевого дневника Михаила Сизова) 7 августа, вечер. Традиционно сотрудники редакции отправляются в летние экспедиции. Во славу Божью и потрудиться. Ходили мы и пешком к православным святыням, и на велосипедах ездили, а нынче решили пересесть на лодку (см. анонс в позапрошлом номере газеты «Несколько слов о том, как редакция расширяла географию») и выбрали низовья Вятки. Лично меня давно уже занимал вопрос: где, собственно, начинается (или заканчивается) наш Север? Однажды рассматривал я карту России. Снизу вверх: взгляд, потоптавшись на просторах Среднерусской равнины, пересекает лоскутья областей и республик и невольно скользит на север, к хладным ледовитым границам Отечества. И где же на этом движении он начинается, наш Русский Север? Вот Поволжье, Севером его не назовешь. Угорские земли, Татария... Стоп, что это? – Узким клинышком в самую глубь полустепной Татарии проникает Вятская земля. «Клинышек» тянется вдоль реки Вятки, в основании его стоит город Уржум, а на острие – город Вятские Поляны. Если и есть где-то край нашего Севера, то именно тут! 8 августа, раннее утро. Мы выехали из Сыктывкара. По ветровому стеклу «Жигулей» со скрипом елозят дворники – разгоняют потоки воды. Две сотни километров проехали – прекратился дождь, еще двести километров – и солнце выглянуло. А возле Кирова пришлось стаскивать с себя оба свитера – жарко. Заночевали под городом в сосновом лесу. Игорь говорит, что здесь «рай». Вспоминает годы блаженного детства, проведенные в этих местах. Ночью в лесу тепло, пахнет прелой землей, пощелкивают птички в листве над головой, утром сухо и чисто, ни одного комара. Куда мы попали? Воистину рай земной. 9 августа, утро.
К полудню стало ощутимее дыхание юга: от жары опустили окна, небо чистое, ни облачка. Все чаще попадаются лиственные леса, земля всхолмилась, едем с горки на горку. Игорь за рулем, а я как бы за штурмана, в чьи обязанности входит, помимо отслеживания маршрута по карте, чтение молитвослова. Чем круче становятся вятские увалы, тем более звучны названия мелькающих мимо селений. Вот проезжаем деревеньку в три дома, в топониме которой есть слово «двор». И звучит оно так: не Дворики и даже не Дворы, а... Дворище. Далее деревни: Сомовщина, Окунёвщино... И вот апофеоз: село Щино. Коротко и ясно. От Щино еще десяток-другой километров – и мы уже в Уржуме. Крепостца северных пришельцев – Церковь заметил? – Какую? Это ж не церковь была, а пожарка. – Да нет же, церковь. Чтобы разрешить спор, разворачиваем машину.
Позже выяснили, что от Митрофаниевской церкви только и осталось, что эта необычная колокольня, построенная в 1912-13 годах. По воспоминаниям старожилов, спроектировал ее местный житель Федор Ларионов, по его замыслу она должна была напоминать собой маяк, указующий путь в бурном море. Моря в Уржуме нет, поэтому колокольня-маяк использовалась более прозаично: в куполе ее был устроен механизм, выпускавший сигнальный шар, когда в городе во всех школах отменялись занятия. Обычно это случалось во время крепких морозов. Хоть и юг здесь, но зима такая же, как и везде у нас на севере. Еще про храм рассказывают, что строился он всем миром. Однажды местный священник Иаков Короваев возвращался домой через кладбище и на одной из могил нашел 50 копеек серебром. Эта находка подала идею: положить ее в основание капитала, который мог бы получиться из добровольных пожертвований на кладбищенский храм. История с найденными копейками тронула сердца уржумцев, и все жертвовали охотно, не жадничали. Бывшая Митрофаниевская церковь – единственное, пожалуй, оригинальное здание в Уржуме. В остальном он похож на другие старинные русские города – Торжок, Тулу, Тверь. Такие же двухэтажные каменные домишки, неширокие улочки. Отличие, пожалуй, в том, что улицы какие-то горбатые, словно городок стоит на холме. Впрочем, так и есть: строили Уржум на возвышенности, в излучине речек Уржумки и Шинерки. Чтобы легче было оборонять русское поселение, его еще обнесли крепостной стеной. Русские укрепились здесь во времена Ивана Грозного, когда воевали Казанское ханство. С самими татарами уржумским стрельцам биться не пришлось, а вот от их данников – луговых черемисов (нынешних марийцев) – натерпелись. Черемисы то становились на сторону русских, то вдруг нападали, подстрекаемые татарскими князьками. Переменчивость проявилась и в выборе веры: по сей день православие у многих марийцев сочетается с языческим почитанием священных рощ. Вообще же православные церкви в чисто марийских селах стали строиться только в конце XIX века. В целом заселение этих земель проходило довольно мирно. Марийские, удмуртские, русские и татарские деревни стоят рядом, не заслоняя друг другу солнце. Когда здесь стали селиться славяне, никто не знает. Известно лишь, что пришли они с севера. И это естественно. У нас сложился стереотип, будто «освоение новых земель» – это обязательно суровый север, дальняя дорога, тайга, палатки, комары. Но это – пути ХХ века – на Крайний Север и в Сибирь. В старину же как раз наоборот – именно с Русского Севера наши предки планомерно двигались в жаркие степи, в неведомую страну Гога и Магога, обращая ко Христу все новые народы. Поток этот застопорился лишь во время монголо-татарского ига, но после развала Орды снова усилился. Вектор «русского движения» отчетливо виден, если взглянуть на карту Кировской области: река Вятка, точно артерия, собирает в этих землях соки и мощь и несет их на юг. Там,где рождаются облака Храм-пожарка заставил нас несколько поплутать по уржумским улочкам, но наконец вырулили мы и к настоящей, действующей церкви. Внутри она весьма обширна, много старинных икон. Говорят, храм этот – единственный, никогда не закрывавшийся в районе. Настоятеля нет, в отпуске. Закончилась литургия, и мы подошли под благословение к молодому священнику отцу Александру – на дорогу. Во дворе церкви возле огромной поленницы взяли благословение поставить машину – далее мы должны двинуться на лодке. Дядя Саша, сторож храма, пригласил к себе в сторожку чаю попить. Он давно читает «Веру», и у него накопилось немало вопросов. Пока беседовали, свечерело. За городом на берегу Уржумки (она тянется 8 километров до впадения в Вятку) стали собирать байдарку. Солнце уже золотит крыши Уржума, вот-вот сядет. Неподалеку, у колченогого деревянного мостика, на лугу что-то вроде народного гулянья: неспешно судачат о чем-то женщины, мужики в праздничных одеждах, бегают дети. За речкой раздалось протяжное «му-у». Показалось стадо, буренки, обходя мост стороной, двинулись вброд, на берегу их встречают хозяева и уводят по домам. Наконец, перекрестившись, мы погрузились в лодку, и течение понесло нас вниз... Быстро стемнело, несколько раз сели на мель. Уже в глубоких сумерках сходим на берег и ставим палатку прямо у воды, на песчаной отмели. 10 августа. Удивительно тихое, солнечное утро. Проплыв несколько километров по Уржумке, попадаем наконец в Вятку. Место слияния двух рек окружено гигантскими песчаными косами, на этих отмелях и делаем первый привал. Над водой кружит чайка, рожь колосится на холмах, дали бескрайние открыты до самого горизонта. Лежу на спине на теплом песочке, гляжу в бездонное небо и глазам своим не верю: только что лазурь была совершенно чистой и вдруг чуть замутилась – проявилось облачко, похожее на кусочек ваты. За ним откуда-то взялось второе облачко, третье. Потом они слились в один белый барашек, который медленно побрел за горизонт. Спустя время все повторилось сначала. Сколько раз нам в школе рассказывали о том, как зарождаются тучи, а чтобы самолично и воочию – такого со мной не случалось! Гляжу на уплывающие вдаль облака и... вскакиваю на ноги: «Игорь, поплыли, что ли!» * * * После Уржумки еще несколько часов сплавлялись мы по совершенно безлюдной Вятке, даже рыбаки не встретились. Наконец показалось село Русский Турек, первый пункт нашей журналистской экспедиции. Человек и река (Из записок Игоря Иванова) За поворотом, на огромном пространстве речного песка, вдруг открывается картинка в духе времен ностальгических, советских: масса людей в купальных костюмах, соревнования по пляжному волейболу, массовик-затейник тянет женщин на конкурс прыжков на одной ноге, дети строят дворцы из песка, а возле прибрежных кустов уже накрывают... Все это особенно непривычно видеть на селе, в разгар уборочной страды. Но недоумение разрешается быстро: чуть приблизившись, на автобусах, привезших отдыхающих, вижу таблички: «Ройский спиртзавод». Большой Рой – это село неподалеку. Спирт оттуда везут в Уржум на вино-водочный завод, где делают «уржумку» – недорогую водку, известную простому народу всех окрестных областей. Продали спирт, теперь можно и культурно отдохнуть. Русло медленно скручивается в два рукава, течение ускоряется, река раздваивается – фарватер стремительно уходит влево, а нам направо – к Русскому Туреку. И вот из-за косы показываются космические цилиндры из блестящего металла – нефтебаза, еще какие-то производственные строения, ветерок доносит агрегатное урчание, за деревьями вдоль берега ползет транспорт – это так не характерно для молчащих берегов Вятки, что кажется: жизнь бьет здесь ключом. Крупными буквами: «РУССКО-ТУРЕКСКОЕ ХЛЕБОПРИЕМНОЕ ПРЕДПРИЯТИЕ». Совместное с турками, что ли? – проносится в голове мысль, но лишь на мгновение. Глядя на курящих у ворот мужичков, с ехидством понимаешь, что «русско-турекские» здесь и сельсовет, и школа. И русско-турекская «Рюмочная» недалеко от проходной – самое стабильно работающее в селе предприятие, открытое аж с 7 до 24 часов. Не случайно именно рядом с рюмочной на столбе приколочено объявление: «Антикварный магазин покупает старинную одежду, самовары, фарфор, награды, монеты, иконы, колокольчики...» Видно, есть что еще спускать в старинном селе. Хлебоприемное предприятие стоит на берегу – когда-то ссыпали зерно со складов прямо в трюмы пароходов. «Раньше, знаете, какие очереди из машин с зерном стояли во время уборки!? – разведя руки, словно показывая гигантскую рыбу, говорит мне водитель на местной автозаправке. – На несколько километров очередь растягивалась. А теперь...» Выясняется, что нефтебаза тоже практически не работает: «космические» емкости стоят сухими, и только в одной на донышке теплится жизнь – рядом функционирует кое-как бензозаправка. До оживленной трассы отсюда километров пять – машины проносятся стороной. А к берегу реки, куда ведет нефтепровод, теперь не подберешься и на байдарке, не то что на танкере – возле обрыва лишь сонная протока струится, живая благодаря впадающей в нее не то речке, не то ручейку. Протоку коровы переходят вброд и пасутся на острове. Основное же русло вот уже несколько лет как ушло от села. А с ним ушла и речная жизнь.
Теперь окрест поля, поля да редкие рощицы – словом, лесостепь. Отступил Север и словно бы оголил вятчан. Неуютно им стало, пришлось ломать образ жизни. Широкий северный житель, сочетавший в себе лесного человека и землепашца, превратился в чистого земледельца. Но это полбеды, что себя пришлось ломать. Природу-то не обманешь. Края эти – «зона неуверенного земледелия». Земля каждый год рожать не привыкла, и без опоры на лес худо здесь стало жить крестьянину. Впрочем, от местных жителей я слышал и о другой причине – почему Вятка «испортилась». Говорят, что произошло это из-за неуемной и неумелой – где попало – добычи донного гравия. От этого и стерлядь пропала, и песчаные косы на реке образовались там и тут – река обмелела и изменила русло. Близ Турека мы столкнулись – единственный раз за неделю путешествия – с активной жизнью на реке. Два буксира толкали вверх по течению самоходную баржу, ставшую, по-видимому, от ветхости несамоходной, на металлолом. Нет, впрочем, встретился еще паром близ Малмыжа. И все... Вспоминаю детские годы. В летнюю пору мы с родителями месяцами жили у излучины Вятки, напротив ныне умершего села Атары. На такой каменистой «сковородке» (так это место и звали). В ту пору то и дело сверху по течению то опускалась, то снизу поднималась «Заря», мелькали скоростные «Зарницы», днем ползли по реке буксиры, тянули баржи и плоты; за несколько километров были слышны водометы рыбинспекции, а по ночам звенели моторы рыбаков, ставящих сети, бормоча, проползали разноцветные огни «гэтээмок». Особенно запомнились из детства колесные буксиры, грудастые, выкрашенные половой коричневой краской, – их шлепанье можно было услышать задолго до появления из-за поворота, и мы, смотав удочки, торопились подальше отплыть с фарватера: за колесниками далеко тянулась такая необычная, высокая, с бурунами поперечная волна, которая могла легко перевернуть наши лодчонки. И вот мы, дети, прижавшись к берегу, сидим и смотрим, как с брызгами и дымом колесник торжествующе шествует мимо нас, а на палубе лениво стоят загорелые матросы – мы так завидовали им... Широко жили тогда на реке. Рассказывают, последний такой «колесник» несколько лет назад продали куда-то в Европу – должно быть, стоит он, старик, где-нибудь у причала, переоборудованный под экзотический ресторан, и неслышно плачет по берегам родной Вятки. Что-то всерьез надломилось на исходе века. Несет себе воды Вятка. Живут по берегам вятчане. Они у нее рыбку тягают, она у них – каждый год от берега откусывает. А соработничества, живой жизни не стало. Русская судьба Турека Есть несколько версий, почему это селение называется так. Наиболее распространенная – от названия впадающей здесь в Вятку речки с марийским названием Турек. А уж само слово это – имя языческого марийского божка и переводится как «хозяин воды». Сколько веков в этом месте жили удмурты и марийцы, не скажет никто. А в конце XV – начале XVI вв. с севера, со стороны Нолинска, сюда пришли русские старообрядцы... Об истории села мы разговорились с учительницей местной школы Татьяной Александровной Воробьевой у нее дома. На столе разложены карты села, старинные фотографии. Уже десять лет она с учениками участвует в районной краеведческой игре «Взрослеем вместе» и пять лет кряду становится ее победителем, регулярно получая в виде призов для школы магнитофоны. Рассказывает она об открытиях, сделанных ею с детьми. По-детски живо говорит, то смешась, то округляя глаза, – кажется, словно тоже «взрослеет вместе». Но темы-то не из легких даже для взрослых: собрать материалы по архитектуре села, исследовать традиционные костюмы, орудия труда, песни родного края... Прошлогоднее задание – изучить происхождение коренных фамилий населенного пункта. – Пришлось покопаться, – говорит Татьяна Александровна. – Первая здешняя фамилия – Бушковы, четыре или пять семей. Это фамилия не местная. В книге вятских фамилий Бушковых вовсе нет. Зато есть у казаков – южнее Москвы, на Дону. Откуда пошло? Козочки бодаются – «бушкаются»... И наш писатель Крупин утверждает, что он – очень дальний потомок этих Бушковых, будто бы они донские казаки. – Мне кажется, что часть старообрядцев сюда пришла с реки Выг (это в нынешней Карелии, близ Белого моря), а другая часть – из Великого Новгорода. Но это мое изобретение, и оно вообще может быть ошибочным, – немного смущаясь, говорит Татьяна Александровна. – Сами наши старообрядцы из большой моленной говорят, что пришли с Нолинска, да и даниловцы тоже... Что такое «большая моленная», кто здесь «даниловцы» – нам покуда не известно и еще только предстоит узнать, но перебивать все более вдохновляющуюся рассказом о селе Татьяну Александровну мы уже не решаемся. При этом заметим, что сама она – нездешняя, из Стрижей, что близ областного центра, приехала сюда «по распределению» после Кировского пединститута. – ...И вот староверы тут поселились и некоторое время жили рядом с марийцами. Потом марийцы ушли. Сами. Они вообще люди-то лично очень гордые, трудно им было тут с русскими ужиться – тем более, что кругом чисто марийские селения: Комайково, Кизерь (оно и до сих пор на 9/10 – марийское). Сами посудите: вдруг откуда ни возьмись русские пришли и уйти не захотели, осели... Оказались старообрядцы Бушковы мужиками крепкими, хваткими, умными. С Выга-то ведь их Петр Первый выпустил, разрешил торговать. Потом их поприжали снова, а когда Екатерина опять дала им волю, они тут развернулись: лес пилили, сплавляли. По богатству Бушковы стали купцами, причем, наверное, самую высшую гильдию им можно было давать. Но сословную купеческую грамоту они себе не покупали, так и числились государственными крестьянами. Местных крестьян нанимали на работу, с оплатой не обижали. Стали в Турек вокруг таких хозяев собираться другие русские люди... Сами Бушковы как люди состоятельные фамилии себе быстро купили. А у тех, кто победнее, до XIX века фамилий не было, они по своим хозяевам назывались. Те, кто служили у Бушковых, на вопрос: «Чьи вы?» – отвечали: «Бушковы мы». Так у нас большинство Бушковых в Туреке стало. Как обжился Русский Турек (место далекое и от губернского центра, и от столбовых трактов) к 1914 году, любимой точке отсчета достижений советской власти? – Дома каменные стояли, – перечисляет Татьяна Александровна, – водопровод был проведен, гидроэлектростанция на Туреченке работала, 60 метров электрических проводов было протянуто. («Это у нас-то, – смеясь, замечает наша рассказчица, – где только в 50-е годы нормальное электричество провели!»). В соседнем селе Кизерь Бушковы устроили большой конезавод на 70-80 кобылиц с ипподромом на две дорожки длиной в два и три километра – знатоки это оценят. Проводились бега, но тотализаторов у старообрядцев, конечно, и быть не могло. Во всех четырех домах Бушковых были библиотеки (которые с приходом новой власти неведомо куда сгинули), действовал театр. Вот фотографии: на них сцены из спектаклей и директор, интеллигентного вида молодой человек, – ни дать ни взять «петербуржец» из дворян, а на деле крестьянский сын Ипполит Минеевич Бушков. Вот он уже в роли Актера в драме Горького «На дне». В 1914 году Ипполит ушел на войну (хотя, конечно, у Бушковых достаточно было денег, чтобы выкупить сына) – и не вернулся. Интересно жили, а потому богато. Полной чашей черпали из реки жизни. Бога благодарили... Была у Бушковых своя молельня. Но и односельчан не забыли: построили общественную моленную. К концу XIX века Турек бурно разросся, и, как положено селу по статусу, решили строить православный храм. Деньги на него собирали марийцы из соседней Кизери (села относились к одной волости). Вообще-то марийцы хотели поставить единоверческий храм, чтобы в него и староверы могли ходить. Но в губернской консистории рассудили иначе и сделали храм совершенно противоположной «специализации» – миссионерской, противораскольнической. Освятили в честь Святого Духа. Староверы, тем не менее, на освящение пришли, в том числе и Бушковы, потому что с православными всегда жили дружно. А что там чиновники предполагают – кому какое дело. Располагает-то Бог. С началом Первой мировой войны все сельчане энергично собирали медикаменты и перевязочные материалы для отправки на фронт. ...А потом началось новое время. В 1918 году расстреляли последнего местного священника. И в том же году церковь закрыли. Долго она пустовала, бесхозная, потом устроили в ней клуб, и однажды, в ночь с 8 на 9 марта, когда над алтарем особенно яростно и долго плясали, перегрелась проводка, случился пожар, и от бывшего храма остались уголья. За Бушковых взялись не сразу: их даже здешняя беднота уважала. Но дело всей жизни отняли. И потому хозяева сами ушли. Не вернулся сын Григория Минеевича Вениамин, уехавший учиться в Казань. В Вятку увезена была маленькая девочка Катя. А сам Григорий Минеевич ушел с участниками Степановского мятежа, следы его потерялись. Остался в Русском Туреке лишь Григорий Никандрович Бушков, но судьбы не миновал – в начале 30-х его сослали в Сибирь на лесоразработки. * * * ...У каждой эпохи есть свой знак – кажется, мелочь, а поди ж ты – в нем, как в кристалле, вся наша жизнь. В 1910 году в Русском Туреке появилось первое авто. В тот год кооператив Меркуловых на берегу Вятки, как раз на месте теперешней нефтебазы, водрузил бак и открыл торговлю нефтепродуктами. Когда первый автомобиль (купленный, разумеется, Бушковыми) въехал в село, рыча, стуча и пыля по дороге, сбежалось смотреть на этакое чудо все село. Дети бегали за авто толпами, впрочем, недолго. Ездить-то толком не умели, и на Главной улице машина врезалась в В этом доме (на снимке), как объяснила мне Татьяна Александровна, по-прежнему живут староверы. Туда я решил отправиться утром, поскольку за разговорами не заметил, как завечерело. * * * Дорога ведет по разбитому вдрызг мосту через Туреченку – наверное, построили его еще Бушковы, и с тех пор он не ремонтировался. Возле речки – серебристые тополя и белые ивы, ровесники века. Их лесопромышленники еще саженцами привезли из Царицына, куда лес плотами сплавляли. Ныне свой век деревья уже отжили, падают, а от корня ни одна веточка не прижилась. ...Наученные опытом предыдущей стоянки, мы поспешили разбить лагерь до наступления темноты. Вброд перебрались на остров напротив села, развернули палатку и едва забили последний колышек, как за лесом потух краешек солнца, и на небе стала разворачиваться звездная феерия: сначала проглянули Венера и Марс, потом открылось созвездие Ориона, Медведица свесила хвост, спутник беззвучно пролетел... Наконец от долгого созерцания бездн заболела шея – мы уселись у костра и долго, то и дело поглядывая вверх, вспоминали детство и пили обжигающий чай с брусникой. (Продолжение следует)
На глав. страницу.Оглавление выпуска.О свт.Стефане.О редакции.Архив.Почта |
На выезде из Кирова более чем на час застряли у железнодорожного переезда: милиционеры с автоматами, какие-то люди в штатском. Сотни машин ждали, когда проедет бронепоезд корейского «любимого друга и учителя» Ким Чен Ира. По Транссибирской магистрали он возвращается на родину после официального визита в Москву. Тоже путешествует...
Действительно, пожарная часть: гараж с гигантскими воротами для выезда, сверху каланча... с храмовой маковкой. Только вместо креста на куполе установлена какая-то мудреная антенна.
Принято считать, что Вятка сильно обмелела и во многих местах изменила русло из-за неумеренной вырубки лесов. Это, конечно, так. В том же Русском Туреке старожилы рассказывают, что еще перед войной от села до тракта было страшно ходить: в чащобах бродили медведи, волки. И вообще, кругом тайга стояла, на север – аж до тундры, на юг – сосновые леса тянулись до самого впадения Вятки в Каму (это территория нынешней Татарии, а прежде – Вятская земля). 
березу. Случилось это как раз напротив дома Германа Яковлевича Бушкова. С тех пор, рассказывает он, сколько лет прошло, береза уже старая, а толком так и не росла – все вкривь да вкось. Вот уж символ чумазого века. 
