ВЕРТОГРАД

ПОВЕСТЬ О ПРАВОСЛАВНОМ ВОСПИТАНИИ

Детская исповедь

(Продолжение. Начало в № 449, 450)

Сложности и недоумения мои еще более усилились со вхождением моего старшего сына в исповеднический возраст (7 лет). Готовила я Митю к первой исповеди, как Бог на душу положил. Что-то объясняла, что-то читала, что-то показывала на картинке в книжке («Закон Божий» о.Серафима Слободского). Всего помалу в течение примерно трех месяцев до дня рождения. Говорила я, говорила Мите об исповеди, и все как будто он что-то недопонимал, да и мне эти разговоры полного удовлетворения не приносили. В конце концов я сказала сама себе в сердцах, недовольная собственной бестолковостью: «Пусть будет что будет. На все воля Божия». Я решила попросить поговорить с ним на исповеди того, кто, я уверена, более опытен в таких делах, нежели я. Но когда я увидела, к кому нас привел Господь в тот будний день, у меня язык прилип к гортани от робости.

– Сколько лет мальчику? – спросил батюшка.

– Две недели назад исполнилось семь, – ответила я с намеком, что, дескать, с мальчиком самое бы время поговорить об этом событии в его жизни – первой исповеди.

– Как твое имя?

Митя назвал, и я опять с надеждой посмотрела в лицо священнику: это был день именин сына, и в проповеди, я догадывалась, священник будет говорить о житии именно этого святого (так, кстати, и оказалось). Ничего не сказал батюшка и лишь, накрыв епитрахилью голову ребенка, произнес разрешительную молитву.

– Не грусти, – шепнула я сама себе потом, – может быть, это и к лучшему.

В том, какую силу имеет наставническое слово священника для ребенка, я убедилась спустя несколько месяцев. Привел меня Господь побывать в отдаленном уголке России и поговорить с повергшими меня в изумление православными людьми.

– А у нас, – сказала я, – можно просто наклонить голову, назвав свое имя, и тут же получить отпущение грехов.

– Как?! И ничего при этом не говорить?!

– Абсолютно ничего! – подтвердила я.

– Да не ври ты! Такого не бывает, – сказала мне одна молодая особа. Но потом, поразмыслив, изрекла:

– А может, и бывает... Приезжала к нам тут одна москвичка и подобное же рассказывала. Но мы решили, что она это сочинила. Так неужели же такое бывает? Зачем же тогда нужна исповедь?

Вот чудаки! Бывают же такие на белом свете – общую исповедь никогда в жизни не видывали! Живут в своей глуши под крылышком у рачительного батюшки, который в течение часа успевает только трех исповедать, но уж зато разруган он ими, по нашему православному обычаю, во все корки и охарактеризован со всех сторон своего личного и служебного бытия. Ведя к нему в церковь мальчиков, я предупредила своего старшего, что на исповеди батюшка с ним побеседует. Митя тут же остановился с намерением повернуть назад.

– Не бойся, – подбодрила его я. – Он тебе поможет ответить на вопросы, которые сам же задаст.

– А о чем он спросит?

– Не знаю, – схитрила я.

Вот теперь уж для меня пришло время делать с непривычки большие глаза! Принакрыв краешком фелони моего сына и низко наклонившись к нему, священник шепотом побеседовал с Митей.

Батюшка сказал Мите, что Библию надо читать каждый день. И вот в течение целого года не было дня, не нарушенного каким-нибудь экстраординарным событием (например, ночь в поезде или приезд к нам деда, не одобряющего некоторых особенностей воспитания мною детей), в который мы бы пренебрегли духовным чтением на ночь. Иногда я робко завожу:

– Ребята, у меня еще столько посуды на кухне... Да и пол надо обтереть. Отпустите меня! Спите уж так, без Библии.

– Нет! Батюшка что сказал? «Каждый день!» А батюшку надо слушаться, сама говорила.

Вздохну и открываю книжку на заложенной вчера мною странице.

Конечно, если бы мы жили рядом с такой милой церковкой, где вся община, по выражению самих прихожан, состоит из трех с половиной человек, с исповедями у детей все бы наладилось само собой, и думаю, что не моими бы усилиями это сделалось. Но поскольку в праздник мы с детьми приходим в большую многолюдную церковь, сложности с их исповедями остаются. Напрасно думать, будто бы священник, даже и имеющий в своем запасе 3 минутки для моего ребенка, может научить его исповедоваться и без моей материнской помощи. Ой как она нужна! Исповедь может стать тяжким испытанием, которое в силу какой-то душевной травмы, не дай Бог, станет потом просто непреодолимым препятствием. Например, Великий князь Олег Константинович (погиб в 1914 г.) в своем дневнике писал, что мучительное воспоминание о первой исповеди стало для него причиной, в силу которой он старался как можно реже причащаться. А ведь в те-то времена и в тех церквах не торопились, и духовники у царской семьи были все люди отборные, опытные. Между тем некая душевная травма, нанесенная семилетнему ребенку, налицо.

Как видим из этого примера, проблемы с детскими исповедями не новы, и дело не только в привычной робости, которую испытывают как дети, так и взрослые перед этим событием. Очень хорошо об этом сказала одна благочестивая женщина, обращаясь к моей сестре:

– Что ты плачешь и упираешься? Не готова? Запомни: к исповеди ты будешь не готова всегда. Это такая особость состояния перед исповедью – желание повернуться и убежать под предлогом своей неготовности. Думаешь, в следующий раз подготовишься лучше? Нет, этого никогда не будет! Схватила ее за руку и буквально потащила за собой в церковь изо всех своих сил.

 

Посмотрите на то, как совсем маленький ребенок обещает своим родителям не поступать в каком-то очень конкретном смысле плохо. Малыш полностью уверен, что больше он поступать так не будет никогда. Он еще ой как не скоро узнает, что борьба с тяжелой характерной привычкой (скажем, гневливостью) значительно облегчается, если в ней покаяться на исповеди. Появляется как будто новая сила в душе. У ребенка нет необходимости в таком радикальнейшем средстве очищения собственной души, поскольку сила его раскаяния после материнского внушения огромна и не идет ни в какое сравнение с себялюбиво-охранительным, каким-то стыдливым раздумьем взрослого человека о своем собственном «недостоинстве». В этом смысле ребенок – ангел, поскольку, согрешая, он тут же до глубины души раскаивается в этом, доверившись родительскому «ай-яй-яй», «как некрасиво», «фу, как стыдно».

Не знаю, как другие дети, но мой старший сын едва-едва накопил в себе к семи годам чувство недоумения от собственного бессилия:

– Мама, ну почему я никак не могу стать хорошим?

Очень тяжело дети старшего дошкольного возраста учатся переносить страшное слово «грех» на собственную персону. Ощущение «я хороший» в силу все еще очень сильной веры ребенка в возможность измениться за один миг, согласно своему волеизъявлению, мешает поверить, что сделанное им нужно назвать так страшно – грех... Поэтому при разговоре об исповеди в шестилетнем ребенке ощущается подчас очень сильное противление тому, что говорит о нем мать, видящая его все-таки со стороны. Он-то знает себя изнутри и уверен, что хороший и не таков, каким его хотят представить на странном таком языке. Подобные трудности коренятся в самой детской психологии и могут быть не связаны напрямую с некоторыми упущениями по части объяснения заповедей Божиих ребенку. А говорить о них надо не дважды, не трижды, а много-много раз, как бы между прочим, посреди разных домашних дел: упоминать, напоминать, объяснять на различных примерах – но едва ли не ежедневно. Иными словами – часто, но микроскопическими дозами. Если это по незнанию или по неопытности упущено, то о Таинстве исповеди говорить с маленьким ребенком становится очень сложно.

Все это я живо почувствовала перед первой исповедью своего старшего сына на себе. Оказалось, что я была просто не в состоянии заставить его отыскать в самом себе поступки, которые почему-то нужно рассказать «чужому дяде». Я решила вновь отступить. Не давить на него. Замолчать на эту тему. Положиться на волю Божию.

Перед матерью тоже стоит определенная задача, какой бы исповедь ни была (общей или не общей – уж что Бог дал), не сглаживать в восприятии ребенка важность этого таинства и не уничижать его своими неловкими оценками да репликами. Священникам, не побоюсь этого слова, нужно нынче помочь. Порой матери следует поступить и так: оказавшись перед царскими вратами в ожидании Святой Чаши, шепнуть ребенку на ушко: «Подумай-ка, миленький, о своих грешках. О каждом из них попроси у Бога прощения». Все равно ведь слова молитв перед причащением, которые читаются в это время, он не понимает.

Вообще же говорить со мной о своих грехах мой старший сын ужас как не любит. Уразумев это, я усвоила следующую тактику. Вечером перед сном говорю ему: «Проснешься утром, встань, пока Ванечка спит, помолись в одиночку, да смотри не ленись! А потом покайся в своих грехах. Перебирай их по одному и о каждом говори: прости меня, Господи!» Как правило, тут же отворачивается к стенке, замолкает. По дороге в церковь еще один вопрос:

– Ты вчера подумал о исповеди?

Ворчливо отвечает:

– Подумал, подумал! Не надо о моих грехах! Я их хорошо знаю.

Однако после этих слов минуты три идет молча.

После исповеди сынок никогда не открывает мне, о чем его спрашивал священник:

– Сама говорила, что это таинство. А раз тайна, так и не выспрашивай.

Вот и слава Богу, что это усвоил! Господь всему научит, только бы от церкви не отставал. Камушек к камушку прикладываем мы с ним с усилием, стараясь, – что-то ведь у нас получается, раз Бог не лишает церкви Своей нас, грешных.

Наши молитвы

В книге об афонском старце Силуане я нашла такие слова: «Нет на свете ничего труднее молитвы». Прочитав это, я сочувственно вздохнула, но вздох этот относился даже и не ко мне лично, а к моим детям. Вот кого мне надо научить молиться, а это потруднее, чем преодолеть собственные леность, легкомыслие, гордыню, тщеславие.

Об Иисусовой молитве я много читала, пытаясь писания святых отцов приложить к себе лично. Конечно же, преуспеть в этом я не смогла. Потому, во-первых, что у меня, недостойной, нет духовника, а без его благословения в этом деле никуда не двинешься. А во-вторых, от четок, даже если они у меня в кармане и я куда-то иду, начинаю просто-напросто засыпать, едва миную границу семидесятой молитовки, и это – стоя на ногах. И без четок впадаю в то же сонное состояние, сопряженное к тому же с каким-то испугом: становится мне почему-то страшно от многократного повторения молитвы «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешную».

Много облегчило меня чтение святителя Феофана Затворника. Его объяснение того, как надо хранить памятование о Боге в течение дня, приложилось к моей жизни как нельзя лучше. Доля жены, матери такова, что от кучи мелких дел, забот, слов, которые надо сказать, мельчаешь характером, погрязаешь до самой до макушки в каком-то бездонном месиве: дела домашние делать не переделать, и конца им нет. Стала я приспосабливать к этому свою душу, стараясь держать ее повыше, и получилось это у меня так. О всех мелких-мелких домашних делах молюсь словами, по возможности самыми простыми, причем заметила, что о самых-самых незначительных вещах молитва получается едва ли не детской, какой-то очень уж простой... Суп варю – о супе молюсь, чтоб он вкусный получился, пол мою – прошу у Бога сил, чтобы домыть его до конца и не растянуться от этого в полном изнеможении (я от природы очень слаба физически – силы мои явно меряны). И не то чтобы я это делала исключительно ради собственного благополучия (хотя и на успех всех моих домашних дел я очень надеюсь и желаю его), мне важно другое. Я очень благодарна апостолу Павлу за слова о молитве, включенные им в послание к Филиппийцам: Господь близко. Не заботьтесь ни о чем, но всегда в молитве и прошении с благодарением открывайте свои желания пред Богом, и мир Божий, который превыше всякого ума, соблюдет сердца ваши и помышления ваши во Христе Иисусе. Вот этого я и ищу, вот поэтому я и молюсь над кастрюлями, магазинными авоськами да бесконечными рубашками, большими, поменьше и совсем маленькими: чтобы «мир Божий», о котором мне, женщине, невозможно и помыслить, накрепко заключил меня во Христе Иисусе. Иначе молиться я не умею. Где уж мне, грешной, творить молитву Иисусову по образцу святых отцов наших...

Есть у меня еще одна, помимо хозяйственных забот, отрадная возможность для памятования о Боге. Детки мои, поскольку мать их женщина современная, то есть работающая, должны посещать соответствующие казенные заведения: детсад, школу, начальную и музыкальную, порой и продленку. И вот никогда-то меня не покидает чувство вины перед ними... Миллион раз я с пристрастием разглядывала нашу семейную жизнь, а рассмотрев, выносила о себе оправдательное решение: иначе и быть у нас не может. И все-таки совесть не перестает упрекать меня в том, что я оставляю своих детей на чужих руках. Я не обольщаюсь на свой счет, будто бы мое материнское присутствие – наиполезнейшее для детей. Сколько я встретила на своем веку удивительных педагогов, специалистов разного рода, врачей, одаривших моих детей различными умениями, познаниями, излечивших их от серьезных болезней! Что ж так печалюсь я? Всегдашняя материнская боязнь гнетет сердце: упадут неловко, обидит их взрослый или приятель, будут плакать горько, а утешить некому... Да мало ли что может случиться! Вот и стараюсь я молитвой поддержать их, когда они вдали от меня, не рядом. Весь распорядок дня я знаю и в садике, и в школе, и на продленке, и день длится, а моя молитва сменяется другой: «Господи, да будет учение сына моего во славу Божию. Господи, сохрани дитя мое от простуды на прогулке. Господи, пошли ему крепкий сон и сохрани от грешной привычки» и далее, далее, далее – весь день. И всегда вместе с этой молитвой другая – о себе: «Господи, прости меня, грешную, и сохрани дитя мое от всякого зла».

А как научить молиться ребенка? Дело это очень непростое и в огромной степени зависит именно от матери, потому что ребенок и здесь будет повторять то, что видит перед собой. В этом деле потребно время, многие годы, поэтому надо трудиться терпеливо, готовя себя к длительному усилию.

Научить детей молиться можно только в ежедневном общении с ними: какие-то маленькие реплики и советы матери, сказанные как бы кстати, между делом, жизненные примеры, различные случаи, разъясненные в нужном нам плане. Причем основным здесь является совет, который, несмотря на всю его простоту, нужно неизменно варьировать, дабы не надоесть своему ребенку до смерти: «А ты помолись перед началом дела, и у тебя получится намного лучше». Через некоторое время у ребенка рождается на эту просьбу такой ответ: «А я молился, но мне не помогло». Этого пугаться не следует, напротив – стоит порадоваться самостоятельности первого молитвенного опыта маленького человека. Скорее всего, ответ матери не удовлетворит умненького малыша: «Может быть, ты плохо молился? А ты не думаешь, что исполнение твоего желания по молитве могло бы быть тебе не к добру? Давай разберемся вместе...»

Нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы за один раз объяснить такое ребенку. Как это может быть, недоумевает маленький христианин, молитва – не к добру? Как и следовало ожидать, убедить его в правильности такой точки зрения не удалось. Однако, слава Богу, в ребенке столько добродушия, что он довольно скоро внутренне примиряется со своей «неудачей». Попросту забывает о ней. Пропустив немного времени, вновь возвращаюсь к этому совету: «Помолись». И так длительное время (всегда!), дабы ребенок наживал собственный молитвенный опыт.

Чрезвычайно впечатляет детей, давая новый стимул на этом пути, чтение Евангелия, причем не в переложении. Переложения, прежде чем обратиться к самому Священному Писанию, мы с детьми прочитали раза три. Причем я обратила внимание на такую закономерность: лучше всего читать детскую Библию (то есть переложение) не с начала... Странно повторилось с моим вторым сыном то, что было и с первым: хождения во время богослужения вокруг большого распятия, стоящего за канунным столиком, так впечатляют маленьких детей, что у них возникает очень большое желание узнать об этих страшных ранах на руках и ногах Спасителя.

– Мама, а почему Иисуса Христа приколотили ко кресту? Кто это сделал?

– Хочешь, я тебе про это прочитаю в книге, в Библии?

– Хочу, – говорит ребенок, и с этого дня начинается его знакомство со Священным Писанием. Прочитав со страстей Господних детскую Библию до конца, можно теперь обратиться и к началу, причем лучше всего для первого раза взять переложение именно Нового Завета.

Чтение детской Библии чаще всего связано с укладыванием детей на ночь. Этот ритуал исключительно важен, и я взяла себе за правило не торопиться уходить от детей по вечерам. Долгое время у нас было заведено так: чтение какой-нибудь сказки, потом несколько страниц из детской Библии, наконец, вечерняя молитва. Когда дело дошло до настоящего Евангелия (мой выбор пал на евангелиста Марка), я была поражена тем, какое впечатление на маленьких детей (им было тогда 5 и 8 лет соответственно) производит подлинное, не переложенное Слово Божие. Когда я по Марку прочитала о Тайной Вечере, Митя остался страшно недоволен:

– Мама, а почему ты так мало о ней прочитала?

Я объяснила, что у этого евангелиста о Тайной Вечере действительно написано об этом очень кратко, в другом же Евангелии (от Иоанна) словам Господа, произнесенным в тот вечер, посвящено три главы.

– Читай все! – последовал приказ. Без особого желания, думая, что дети заскучают или просто не поймут этого сложного текста, я начала чтение. Прочитала я это в два вечера, с перерывом и заметила, какое огромное впечатление на детей производит подлинное, не пересказанное и не переложенное применительно к их возрасту слово Господа. Это не идет ни в какое сравнение с материнскими призывами и наставлениями! Молитвенный опыт, который наживает маленький ребенок в самом начале своего жизненного пути, находится в сильнейшей зависимости от чтения Евангелия, поскольку слова Господа, переданные в нем, они воспринимают как непосредственный призыв, к ним обращенный, и следуют ему с большей охотой, нежели материнскому.

Кстати сказать, Евангелие (не по переложению) можно читать выборочно ребенку лет с четырех. При хорошем знании Нового Завета нетрудно выбрать небольшой отрывок, предварив им наступление какого-либо праздника. Чтение это чрезвычайно важно, поскольку так начинается христианская жизнь, неразлучная с Великой Книгой.

Я страшно сожалею о невозможности понимания детьми Евангелия, читаемого в церкви. Приучить стоять их в этот момент смирно и с опущенной головкой нетрудно, утешить словами вроде таковых: «Ничего, старайтесь вслушиваться и со временем научитесь понимать», тоже несложно. В свое время я много усилий приложила к тому, чтобы приучить саму себя к церковнославянскому языку.

Несомненно, определенное усилие и, главное, привычка к церкви дают свой добрый плод. Так или иначе, но постепенно дети все-таки начинают разбирать сначала отдельные слова, а потом и целые фразы, сказанные в алтаре, перед алтарем, пропетые на хорах. Колоссальное значение имеет здесь подсказка матери. Многое я произнесла и пропела им, прижав к себе и низко наклонившись к ним головой. То, что детям было непонятно в чужих устах, стало доступно от меня. Так, стоя где-то в уголке церкви, мы разбирали со старшим сыном «Блажени». Он меня попросил: «Повтори «Блаженства». На хорах пели, а я просто проговаривала их, делая после каждого паузу, чтобы дать ему прослушать это в пении. По книжке же («Закон Божий») разбирать ход богослужения намного сложнее, чем объяснять это самой в церкви. Я это поняла на собственном опыте, хотя и чтение по книжке на эту тему очень полезно. Прочитать это можно с перерывами дня за три и повторить по книжке спустя большой промежуток времени.

За прошедшие четыре года нашего церковного житья-бытья мой старший мальчик запомнил с десяток молитв. Произносит он их правильно, не коверкая церковнославянские слова. Когда-то я придавала всем этим мелочам большое значение, однако со временем успокоила свою ревность на этот счет. Детей очень утомляет такой усложненный процесс: сначала читаем молитву, потом переводим, наконец, снова читаем на церковнославянском. Детям, по моим наблюдениям, вполне доступна внутренняя красота молитвы – она их очень впечатляет. Если же проделать манипуляцию, описанную выше, то это очарование разрушается. Заметив это, я стала поступать иначе. Время от времени я прочитываю детям в добавку к вечернему правилу какую-нибудь новую, незнакомую им, молитву – не для запоминания, а просто так, потому что она мне нравится.

Таким образом дети – я держу эту цель перед собой – набирают в свою память маленьких молитовок, учатся обращаться к Богу, раскрывать перед Ним свое сердце. Учатся этому на высоких молитвенных образцах.

В деле воспитания детей нет ничего простого, и вечерняя молитва не представляет здесь исключения. Были времена, когда я просто садилась на постель рядом с маленьким тогда старшим сыном и просила его прочитать молитвы: сначала «детские», коротенькие, потом «Отче наш», «Богородице Дево», «Достойно есть». Потом подрос младший, и вот на меня уже устремлены две пары пытливых детских глаз. Я привыкла к этим глазам, смотрящим мне прямо в лицо. И все-таки иногда на молитве становится от них как-то не по себе, но, припомнив, что я – экспонат, который детям нужно сохранить в своей памяти, смиряюсь.

До сих пор не могу приучить детей стоять со мной рядом на молитве: то, как они это делают, вертя руками или приседая на пятки, выглядит так неблагопристойно, что я поскорей загоняю их в постель. Оттуда они читают по моей просьбе некоторые молитвы из вечернего правила. Старший знает все, что я читаю вечером, а с младшим мучаемся, сбиваясь и в «Отче наш», и в «Богородице Дево, радуйся». Зато хорошо поем праздничные тропари и величания (на Рождество, Сретение, Пасху), воскресную молитву, и дети это очень любят. «Символ веры» тоже просто так пели-пели и, в конце концов, запомнили.

Мой старший сын, как я заметила, любит ту часть моей вечерней молитвы, которую я произношу своими словами.

– Мама, а кто это – Иоанн, Александра?

– Это мои бабушка и дедушка. Они умерли, когда я была еще школьницей.

– А воины Константин и Александр? Это кто?

– Это мои родной дядя и двоюродный дедушка. Они погибли в последнюю войну. Дядя Константин пропал без вести, ему было лет двадцать. Ты понимаешь, что это такое – пропасть без вести?

– Не понимаю...

– Это когда никто не знает, когда и где человек убит, где он похоронен. Может, его косточки так и остались поверх земли... Это грех, сынок: не знать могил своих родных, не знать дней их поминовения. Об упокоении их душ крепко молиться надо, со слезами. Вообще та война была такая страшная! 50 лет прошло, а я чем дольше живу, тем мне все горше и горше от памяти о ней. Столько мук, столько погибших, не оплаканных, не замоленных! Жалко мне их да и нас, грешных, жалко...

И рассказываю, рассказываю – словами по возможности проще, чтобы быть понятой ребенком.

– Мама, а Мария со чадом – кто?

– Твоя учительница.

– А ты, что ли, и за нее молишься?

– Конечно. Она добрая и столько для тебя хорошего сделала. Я ее очень люблю. А кого любишь, за того молись обязательно. Это и есть любовь. Мне хочется сделать что-нибудь доброе твоей учительнице, чтобы не чувствовать себя должной. А что я могу? Только помолиться о ней и о ребенке ее. Вот я и молюсь о них, каждый вечер.

– А о моих воспитательницах молишься? – спросил сонный Ваня.

– А как же! И о них молюсь, и о нянечке твоей, и о логопеде, с которым занимаешься.

– А зачем?

– Апостол Павел учил: носите тяготы друг друга. Вас, непосед, учить не так-то просто, я думаю. Вот я и хочу, чтобы моя молитва хоть немного вашим наставникам помогла, если не в их служении, так в житейских тяготах. А потом какое это счастье, когда о нас кто-то молится! Бог все молитвы слышит, и они возвращаются к нам благом. И вы не забывайте о своих учителях молиться. За всякое добро нужно стараться отплатить добром. А если кто-то из ваших наставников и зол с вами, все равно молитесь о нем. Раз уж он попался вам в жизни, помолитесь о нем, и Бог защитит вас от злобы такого человека.

Позднее всего старший сын расслышал и уразумел группу имен, произносимых в конце моей вечерней молитвы.

– Мама, а ты что, и за священников наших молишься?

– Да как же за них не молиться! Ты подумай, какая через них нам радость дается Богом! Священники в церкви отпускают нам грехи, подают совет, допускают нас, грешных, до причастия. Из их рук мы приобщаемся Тела и Крови Христовой. Ведь никто, кроме них, это сделать не может. Им, священникам, и всем, кто в храме нашем служит, сил много для их служения надобно, оно ведь очень трудное. Вот я о них и молюсь. И ты молись!

Память детская короткая. Сказала: «Помолитесь» – детки помолились, а на следующий день и не помнят об этом. Ну, ничего: придется к слову – напомню и раз, и два, и три... Вспомнится когда-нибудь все, и, даст Бог, будут исполнять то, чему их учила. Лишь бы молитвы детей не прекращались, хоть помалу, хоть какой-то молитвенный опыт прибывал бы и прибывал в них. Господь всему научит.

Вот и пришла пора главной моей молитвы. Она у меня одна: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, даруй детям моим и мужу моему веру, соделай их участниками Царствия Небесного, не отвергни их, немощных, соблюди в Себе. Прости меня, грешную мать. Грехи мои прости в детях моих». Об этой молитве ребята никогда меня и не спрашивают, верно, думают, что я ее выучила по молитвеннику. Твержу ее многократно в течение дня, потому что не знаю более важного молитвенного прошения, возносимого мною, матерью и женой, к Богу.

Живых, с которыми соединена кровно, и умерших, всех, чьи имена сумела узнать, вспоминаю в вечерней молитве с признательностью и благодарностью. Причем с ее началом стала меняться моя душа – все они как бы приблизились ко мне, стали понятнее их боли и невзгоды. Всех умерших перебрала в своей памяти, всех пожалела и, наконец, оплакала. Все, что любимо Богом, должно быть любимо и нами.

Грех нелюбви к какому-то конкретному человеку можно исправить и после его смерти, и это не поздно, если иметь в виду искреннее раскаяние, поэтому мне очень жаль тех христиан, которые с воинственностью отреклись от молитвы за умерших.

Я наследница всего, что сделано моими родителями, дедами и прадедами, и дети мои также унаследуют мое, как и я свое взяла у предшествующих десятилетий и веков. Поэтому и молиться о них, детях, нужно матерям крепко, горячо, со дерзновением. Не пропадет у Бога, не забудется материнская молитва.

Однако и эту любовь, материнскую любовь, надо в себе умножать и не давать ей иссякнуть! Уж, казалось бы, куда больше? Но эта аксиома («Мать любит дитя свое») мнимая, потому что и она, любовь эта, куда-то исчезает, когда усаживается мать перед телевизором, отправляет детей в садик или на улицу погулять. И у этой любви также есть вспышки, затухания, приливы и отливы... Но так не должно быть! Если уж мать перестает молиться о своих детях, кто будет это делать?

Куда бы ни отправлялись мои дети – в школу ли, на прогулку или к соседскому мальчику в гости, я обязательно благословляю их с краткой молитвой. Старший и сам уже привык перед выходом за порог креститься на иконку, висящую в прихожей.

Про себя я думаю: «Невозможно всюду сопровождать детей. Да и какие они вырастут, привязанные к материнской юбке? Сильный защищает себя сам, а слабого – Бог. Крест Христов оградит их от лютого человека, от неосторожности на улице, от похабной картинки, которую протянет им приятель, вытащив из кармана, от дружеской драчки, когда детей порой так жестоко бьют. Меня рядом с ними не будет, а Господь крестом Своим защитит их от зла. Царица Небесная сокроет их под Своим покровом. Это моя непостыдная надежда. Потому и благословляю их перед выходом за родной порог».

А как нужно детям благословение матери перед сном! Чтоб дурные сны не снились, чтоб нечисть ночная бессильна оказалась в своем желании поиграть невинной детской душой...

А.СОКОЛОВА 
Фрагменты из книги печатаются по тексту Zavet.ru

Фото А.Бурмистрова и И.Вязовского.

(Продолжение следует) 

 

назад

вперед


На глав. страницу.Оглавление выпуска.О свт.Стефане.О редакции.Архив.Почта.Гостевая книга