ПЕРЕКРЁСТКИ
ВРЕМЕНА ГОДА
На Никольском (зима)
В Питере, на Разъезжей, красно-белый Дед Мороз раздаёт рекламные листовки. Захотелось созорничать, говорю сзади: «Спартак – чемпион!» На меня оборачивается улыбающаяся смуглая физиономия таджика.
Хорошее лицо! Да – везде люди! И кто чем занят. Могу сколько-то внятно сформулировать одну из главных задач, стоящих лично передо мной, – сохранить здравомыслие, когда вокруг все сходят с ума.
Захожу на Никольское, где лежит отец. Могилка и подходы – всё укрыто толстым слоем снега. Непорядок: завтра 1 января, мученика Вонифатия, сюда люди придут. Иду к Никольскому храму, где вижу рабочее шевеление. Приблизился: молодёжь орудует снеговыми лопатами.
– Славяне, одолжите инструмент на пять минуток! – говорю в надежде, что отказа не будет от церковных трудников. Один из парней идёт в подсобку, приносит лопату.
– А вы откуда, такие хорошие? – интересуюсь, сладко почувствовав на сердце признательное тепло.
– Мы – бывшие наркоманы! Из православной общины! – чуть не с гордостью отвечает одна девушка.
– Бывших наркоманов не бывает! – весело поправляет её другая.
– Салют вам от бывшего пьяницы!
Хочу уйти, но не тут-то было – не отпускают:
– А сколько у вас стажа?
– Чего? – переспрашиваю оторопело.
– Ну, алкогольного стажа много у вас? Долго пили? Сильно?
– Долго и сильно. Всё как у людей! Пить так пить, гулять – так с дочкой Брежнева.
– Вы только учтите: бывших пьяниц тоже не бывает, – авторитетно говорит вторая девушка. – И вам теперь обязательно нужно исповедоваться и причащаться. Регулярно! А то будет рецессия.
– Милые мои, – говорю, – спаси вас Христос за участие. Стараюсь так и поступать.
– А вы к кому? – спрашивает первая, поглядывая в сторону, откуда я пришёл, – архиерейской аллеи.
– К владыке Иоанну?
– И к нему тоже, – отвечаю, – и к монахам, которых расстреляли. И ещё тут много знакомых разных, хороших.
Иду к отцовской могиле, а в горле комок. Господи, какие светлые детки! И через что прошли, куда мы их, взрослые, опустили! Неужели кто-то из них упадёт обратно? Да я и сам ещё не вполне обуркался. Помоги нам, Господи! Помоги нам всем!
Стихи (весна)
Окуловка. Вечнозелёным бором идём с Юрием Николаевичем. Сосны засыпали натоптанную в снегу тропку трухой, а солнышку только зацепиться за тёмненькое – готова проталина. В других местах белая перина пролежит до середины мая, особенно на северных склонах. А в Новгороде, слыхать, уже снега вовсе нет.
Настроение под стать яркому деньку, озорное. При подходе к автобусной остановке я загляделся на компанию белоствольных берёз – какие они тоже весёлые. А те вдруг надулись, насупились: «И почему вы, мужики, в нас одни только дрова видите?!» Не удержался, приблизился, потрепал одну по пухлой щеке, по-доброму вспомнил и Васю Шукшина из «Калины красной». Да, не поставлю себя в ряд, но хотелось бы где-то впереди видеть упрямый затылок.
Сзади дедка громче зашоркал ногами – спешит, догоняя.
– Чего, Юрий Николаевич?
И у старого глаза тоже озорные – давно уже не серые, да так и не голубые.
– Я стих сочинил!
Вздыхаю. Ох и утомил меня этот графоман!
– Ну, читайте уже!
Мнётся:
– Только… только это… Он у меня… не только мой, откуда-то ещё прибавилось.
– Плагиат? Ай-яй-яй! Ну, давайте!
Ободрённо затараторил тараторка:
– Пришёл апрель, звенит капель, текут ручьи, кричат грачи. А нам… – обратно замялся.
– Что?
– Дальше я не придумал пока!
– Так у вас своего собственного только последние два слова!
Дедка разводит руками со вдруг несчастным видом.
– Ладно!
Великодушно, по случаю хорошего настроения предлагаю:
– Помогу!
Благо дедка уже совсем память утратил, бессовестно выдаю продолжение куплета:
– И даже пень в такой вот день берёзкой снова стать мечтает!
Оглядываюсь: берёзки мило улыбаются, машут мне ветками. И дедушка чувствительно тронут…
– Да, – говорит почтительно, – кого попало в союз писательский не возьмут.
– А то!
Иду, а за спиной дедка вдруг принимается напевать: «Ля-ля, ля-ля! Ля-ля-ля! И тает снег, и сердце тает!»
– Юрий Николаевич! – говорю. – Прибавь шагу. Наш автобус!
Забираемся внутрь, плюхаемся на сиденья, я, пока трогаемся, снова глазею на берёзы. Та, что справа, и впрямь хороша, примерно на кубометрик – хоть за «Штилём» беги! Помилуй, Боже! Наваждение какое-то.
Молитва (лето)
…Скучает душа моя по Тебе, Господи, и слёзно ищу Тебя…
Старец Силуан Афонский
Июнь напролёт жалостно скрипел за окошком одинокий коростель, но, пока исполнены светом июньские сутки, грустится в полбеды. Когда ж нахмурятся ночи повзрослевшего лета, ветки яблонь обвиснут, налившись зелёной тяжестью, подступит особая пора человеческой грёзы – о чём-то неизвестном, нездешнем, возвышенном. В огороде наломаешься за день, но уснуть невмочь: сама дневная суета покажется в укор. Уже и думать устанешь, ворочаться; далеко за полночь, самому себе неожиданно, пойдёшь из-дому – застынешь белым пятном на тёмном фоне садовых зарослей с ощущением собственной неприкаянности кузнечиками убаюканному миру, откуда безвозвратно вырос.
Так же, наверное, стоял отец…
Но что пять лет моего сиротства, когда века лётом летели над этой северной стороной! И шепну отчаянное, глядя на позабытый свет соседской веранды: «Господи, я-то зачем ещё здесь?» Шепну и опомнюсь, ведь сам толком не знаю: чего больше во мне – неизбывной тоски или невместимого счастья. Одно точно: не могу быть по-прежнему – мне потребно КАЧЕСТВЕННО ИНОЕ СОСТОЯНИЕ.
Возвратясь в избу, стану коленями на половичок и в кои-то веки от сердца попрошу:
– Господи, открой мне Истину Твою Святую!
– Господи, вразуми меня и наставь в мыслях моих!
– Господи, помоги мне покаяться!
– Верую, Господи, помоги моему неверию!
Вся тварь (лето)
Потрудившись в огородике, перекусываем с бабушкой Аней и дедкой Юрой чем Бог послал. Досадуем на земляных крыс, вовсе одолевших: в земле ходов понаделали, осенью опять нам одна ботва останется.
– Надо их потравить, – размышляет дед.
– Химобработка – в крайнем случае, – опровергаю авторитетно, – в Интернете прочитал! Самое лучшее средство – кот!
Наши взгляды упираются в Барсика – перебравший овсянки после очередного блуда, он не нашёл в себе сил забраться на печь, дрыхнет на полу.
– М-да! – говорю и продолжаю вспоминать: – …также механические средства – кротоловки, мышеловки, всякое такое!
– Ещё сам угодишь! – сомневается Юрий Николаевич.
– Вы, конечно, у нас дедушка некрупный, но… – бурчу сердито, а хохотушка баба Аня роняет вилку.
– Смейтесь, смейтесь, – ворчу дальше, – посадим картоху, а крысы урожай снимут.
– А чего нам, – доносится писклявое, – ваша бабка тридцать лет и три года отработала в СЭСе (санэпидстанция. – Прим. сказочника), много нашего брата потравила. Вот теперь и думайте…
Таращимся в темноту подпечка. Юрий Николаевич крестит лавку. Барсик не ведёт и глазом.
– Чего? Не нравится, православные? А откуда у вас мысли такие: убить, отравить, извести? Или не читали – вся тварь совокупно страждет за Адамово преступленье… А вы, людишки, чем дальше, тем хуже себя ведёте. Вы же и приучили нас по помойкам питаться – поля одичали, животины не стало, рыбу выловили, леса вырубили. И теперь хотите отравой спасаться?
– Оно, конешно, – чешет всклокоченную голову дед, – по-доброму лучше бы…
– Во-во, – пищат из подпечка, – и бабка пусть поплачет о грехах своих. Наших глупых деток не жалела, а своих-то – со слезами хоронила!
Бабушка Аня опускает голову. Юрий Николаевич срывается с места, приносит со своей кельи листок со словами молитвы:
– Тебе, Владыко, молимся: услышь наши моления, и по милости Твоей избавимся, славы ради имене Твоего, ныне справедливо за грехи наши уничтоженные и настоящее бедствие терпящие от птиц, червей, мышей, кротов и иных животных, от всех их, и далеко изгнанные из этого места Твоею властью пусть они не вредят никому, поля же эти, и воды, и сады оставят в полном покое, чтобы в них растущее и рожденное служило к славе Твоей и нашим помогало нуждам, ибо Тебя славят все Ангелы, и мы Тебе славу приносим, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков. Аминь.
Крестимся на красный угол.
– Так оно лучше, – доносится писк, – чем отраву-то сыпать. Да только до полного покоя вам ещё далеко, садоводы! Пока будете зверью мстить, так и не много спасётесь. Вспоминайте дедушку Николая Гурьянова. Вот ведь добрый человек был: мышки у него под одеялом приют находили. Не обессудьте, покуда сельское хозяйство в порядок не прибудет, придётся у вас по малости одалживаться. С куста по единому клубню, годится?
Прогулка по Питеру (осень)
…Гуляли с двоюродным братом по отцовскому маршруту – по Петергофскому шоссе. Вечер, была уж поздняя осень, жёлтые листья кленовые примёрзли к чёрному, так и не просохшему за день асфальту. Брат что-то говорил, я рассеянно слушал, попутно пытаясь осознать причину неважнецкого самочувствия. Пожалуй, это от недавнего телефонного диалога с близким человеком, предъявившим мне серьёзную претензию. Я тогда привычно замял в душе неприятность, но ссадина осталась, кровоточила, донося из подсознания глухую, непрерывную боль.
Осень – несуетная, вообще-то, благодатная крестьянину пора – повернулась ко мне здесь, в городе, непраздничной стороной: ветер с залива заставлял ёжиться, вышки электромагистрали напрочь испортили вид, а проходящие трамваи нещадно сотрясали округу, будто заместо колёс им на оси приделали треугольники.
Худо было мне. И мысли пустые, унылые, как советские похороны.
Последнее слово зацепилось в голове.
– Послушай, Спиря, – произнёс я вдруг совершенно не в тему, прервав братов монолог, – а ведь одному из нас предстоит хоронить другого!
Он с удивлением посмотрел на меня, ничего не ответив на мою дикость. Какое-то время мы шли молча, а я почувствовал в себе нарастающую нежность к человеку рядом, с которым меня снова ненадолго свела бродячая жизнь. И даже нежность к недавно испортившей мне настроение – единственно оттого, что самой ей было худо донельзя. А за приливом нежности последовало сердечное понимание: наши нестроения – такие мелкие и преходящие, совершенно не стоящие того, чтобы на них расточать себя. И что сейчас на кухне панельной «хрущёвки» – вон, где морем колышутся жёлтые огни! – сестра Маша поставила чайник, ожидая нашего со Спирькой возвращения. И что все мы умрём, и что на самом деле мы никогда не умрём, потому что Любовь и смерть – несовместимы, разве что могут пересечься в вечности на ограниченный Господом срок, и у того пересечения есть множество гармонических смыслов, один из которых я только что ненароком приметил.
Андрей МИХАЙЛОВ-ЕГРАШОВ
с. Окуловка Новгородской обл.
 | назад |
| вперед |  |
