ИСТОРИЯ ОТЕЧЕСТВА МИФ О НИКОЛАЕ ВТОРОМ Семьдесят лет большевики лгали нам о Николае Кровавом, затем либералы – о Николае – хорошем семьянине, но бездарном правителе. Были, правда, попытки обелить Государя. Но делали их часто люди той психологии, которая и привела нас к революции. В этом ряду блестящая статья Ивана Солоневича похожа на глоток свежего воздуха (мы публикуем ее сегодня в газетном варианте). В.ГРИГОРЯН Человек на троне В числе тех еретических мыслей, которые в свое время были высказаны мной, назову такую: Николай Второй был самым умным человеком России. Сейчас, восемь лет спустя, в мою фразу о Николае Втором я внес бы некоторое «уточнение»: с момента его отречения от престола в мировой политике – во всей мировой политике – более умного человека не было. Или еще точнее – никто ничего с тех пор более умного не сделал.
Говоря очень грубо – русская монархия реализовала вудсвортовскую мечту: у власти оказался средний человек, по своему социальному положению лишенный необходимости бороться за власть и, как следствие, делать гнусности. Ошибки будет, конечно, делать и он. Но меньше, чем кто бы то ни было. Мы живем в мире втемяшенных представлений. Мы называем: Петра Первого – «великим», Александра Первого – «благословенным» и Сталина – «гением». Поставим вопрос по-иному. При Петре Первом Швеция Карла XII дошла до Полтавы. Александр Первый пустил французов в Москву – правда, Наполеон был не чета Карлу. При Сталине, Гениальнейшем из всех Полководцев Мира, немцы опустошили страну до Волги. При Николае Втором, который не был ни Великим, ни Благословенным, ни тем более Гениальнейшим, немцев дальше Царства Польского не пустили: а Вильгельм Второй намного почище Гитлера. При Николае Втором Россия к войне готова не была. При Сталине она готовилась к войне по меньшей мере двадцать лет. О шведской войне Ключевский пишет: «Ни одна война не была так плохо подготовлена». Я утверждаю: никогда ни к одной войне Россия готова не была и никогда готова не будет. Мы этого не можем. Я не могу годами собирать крышки от тюбиков, и вы тоже не можете. Я не хочу маршировать всю жизнь, и вы тоже не хотите. А немец – он может. В 1914 году Германия была, так сказать, абсолютно готова к войне. Это был предел почти полувековой концентрации всех сил страны. Это было как в спортивном тренинге: вы подымаете ваши силы до предела вашей физиологической возможности. Больше поднять нельзя и нельзя держаться на этом уровне. Нужно или выступить, или отказаться от выступления. Так было и с Германией Вильгельма. С Германией Гитлера был почти сплошной блеф. Поэтому война с Германией была неизбежна. Это знал Николай Второй, и это знали все разумные и информированные люди страны – их было немного. И их травила интеллигенция. Войну с Японией мы прозевали и потом проиграли. В общем, она была повторением Крымской войны: чудовищные расстояния между страной и фронтом, морские коммуникации противника и – о чем историки говорят глухо или не говорят вовсе – фантастический интендантский грабеж. В Крымскую войну пропивалась даже «солома для лазаретов», а в японскую целые дивизии сражались с картонными подметками к валенкам. В Крымскую войну этим промышляли сыновья декабристов, в японскую – их правнуки. В Первую мировую Великий князь Николай Николаевич вешал интендантов пачками: воровства не было. Итак, неизбежная, но прозеванная война, недооценка противника, 8 тысяч верст по единственной и еще недостроенной железной дороге (японцы так и начали войну – пока дорога еще не достроена), никаких особых неудач, середняцкое командование – героическая армия – и, как в 1917 году, – «кинжал в спину победы» – тыловые части российского интендантства. Русская революционная интеллигенция идет на штурм. Революция 1905 года. В революции 1917 года немецкие деньги ясны. О японских деньгах в революции 1905 года наши историки говорят так же глухо, как и о задушевных планах декабристов, мечтавших о терроре и цареубийстве. Словом, соединенными усилиями японцев, интендантства и интеллигенции война была проиграна. Наступает «Дума народного гнева», отклоняет военные кредиты: мы – демократы, и мы военщины не хотим. Николай Второй вооружает армию путем нарушения духа Основных Законов, в порядке 86-й статьи. Эта статья предусматривает право правительства в исключительных случаях и во время парламентских каникул проводить временные законы и без парламента – с тем, чтобы они задним числом вносились бы на первую же парламентскую сессию. Дума распускалась («каникулы»), и кредиты на пулеметы проходили и без Думы. А когда сессия начиналась, то сделать уже ничего было нельзя. Так вот, одним из самых основных воителей против вооружения русского солдата был профессор – П.Н.Милюков. И когда выяснилась недостаточность этих пулеметов, то именно П.Н.Милюков и обвинил Николая Второго в «глупости или измене». По плану Николая II перевооружение русской армии и пополнение ее опустевших арсеналов должно было завершиться в 1918 году. Русско-германская война началась в 1914 году по той же причине, как русско-японская в 1905-м: пока не было кончено перевооружение русской армии. Итак, началась война. Правительство Николая Второго наделало много ошибок. Сейчас, тридцать лет спустя, это особенно видно. Тогда, в 1914-м, это, может быть, так ясно не было. Основных ошибок было две: то, что призвали в армию металлистов, и то, что не повесили П.Н.Милюкова. В день объявления войны П.Н.Милюков написал в «Речи» пораженческую статью, «Речь» все-таки закрыли; потом Милюков ездил извиняться и объясняться к Великому князю Николаю Николаевичу, и тот сделал ошибку: «Речь» снова вышла в свет. Это были две основные ошибки. Правда, в те времена до «мобилизации промышленности» люди еще не додумались, а политических противников вешать принято не было: реакция. Впрочем, своего сэра Кэзмента англичане все-таки повесили. Поплакали, но повесили. В 1939 году Сталин с аппетитом смотрел, как немцы съели поодиночке Польшу, Голландию, Бельгию и, главное, Францию. И – остался со своим другом с глазу на глаз. В 1914 году положение на французском фронте было, собственно, таким же, как и в 1940-м: Жоффр расстреливал целые дивизии, чтобы удержать их на фронте. Германская армия двигалась с изумительно той же скоростью, как и в 1871-м, и в 1940-м. Русские «реакционные» железные дороги справились с мобилизацией армии на две недели раньше самого оптимистического расчета русского генерального штаба. И самого пессимистического расчета германского генерального штаба. Но наша мобилизация закончена все-таки не была: расстояния. Николай II – по своей Высочайшей инициативе, лично по своей, бросил самсоновскую армию на верную гибель. Армия Самсонова погибла. Но Париж был спасен. Была спасена, следовательно, и Россия – от всего того, что с ней в 1941-1945 годах проделали Сталин и Гитлер. Ибо если бы Париж был взят, то Франция была бы кончена. И тогда против России были бы вся Германия, вся Австрия и вся Турция. Тогда дело, может быть, не кончилось бы и на Волге. Я еще помню атмосферу этих дней. Паника. Слухи. Измена. Глупость. Мясоедов, Сухомлинов, Распутин. Потом – после войны – Фош и Черчилль с благодарностью вспоминали «глупость или измену», которая спасла Париж, спасла союзников – и чуть-чуть было не спасла Россию... Кто начал революцию? Так вот, война. И еще до нее, после Столыпина,– начало перековки русской интеллигенции. Осенью 1912 года у нас в университете еще были забастовки и «беспорядки». И еще вмешивалась полиция. Зимой 1913-14 года мы уже обходились и без полиции – мы просто били социалистов по зубам. Это было, конечно, некультурно. Но, странным образом, это помогало лучше, чем полиция. Получивши несколько раз по морде, центральные комитеты и члены центральных студенческих комитетов РСДРП и СР как-то никли и куда-то проваливались. Осенью 1914 года студенчество поперло в офицерские школы – добровольцами. Правительство старалось не пускать: весь мир предполагал, и Германия тоже, что война продлится месяцев шесть: правительство дорожило каждой культурной силой. Народные учителя от воинской повинности были освобождены вообще. Студентов резали по состоянию здоровья: меня не приняли по близорукости. Не думаю, чтобы когда бы то ни было и где бы то ни было существовало правительство, которое держало бы свою интеллигенцию в такой золотой ватке, и была бы интеллигенция, которая так гадила бы в эту ватку. Но уже и до 1914 года был перелом. В 1914 году наступил геологический сдвиг. Что было делать Николаю Второму и что было делать Милюкову? Снарядов не было все равно. И никакой энтузиазм не мог накопить их раньше, чем года через два. Союзных поставок не было вовсе – мы были начисто отрезаны от внешнего мира. Стали строить заводы военного снаряжения и в непотребно короткий срок построили Мурманскую железную дорогу. «Стратегия войны» была проста до очевидности: нужно как-то продержаться. Что было делать Николаю Второму? Только одно: готовить победу. Что было делать П.Н.Милюкову? Только одно: срывать победу. Ибо, если бы конец 1917 года, как на это рассчитывал Николай Второй, принес бы России победу – то карьера П.Н.Милюкова и вместе с ней все надежды и все упования русской революционной интеллигенции были бы кончены навсегда. «Пятидесятилетний план» Николая Второго, его деда и его отца, его предков и его предшественников был бы «выполнен и перевыполнен».
1916 год был последним годом интеллигентских надежд. Все знали – и союзники, и немцы, и Милюков, – что армия, наконец, вооружена, снарядов в избытке, и 1917 год будет годом победы: над немцами и над революцией. Но тогда – конец. Не только для Милюкова, но и для всей интеллигентской традиции. Ибо она, эта традиция, будет разгромлена не только фактически – победой, одержанной без нее, – но и принципиально: будет доказано, что процветание, мир и мощь России достигнуты как раз теми антинаучными методами, против которых она боролась лет двести подряд, и что ее методы, научные и философские, не годятся никуда, и что, следовательно, она и сама никуда не годится. То, что в России произошло 19 февраля 1861 года (отмена крепостничества), с «научной» точки зрения есть чудо: вмешательство надклассовой личной воли в самый страшный узел русской истории. А что, если путем такого же «чуда» и Царь, и народ найдут пути к развязыванию и других узлов? Ведь вот – уже при министерстве С.Ю.Витте – Николай Второй повелел разработать проект введения восьмичасового рабочего дня, восьмичасового рабочего дня тогда еще не было нигде. Этот проект был пока что утопичен, как был утопичен и манифест Павла Первого об ограничении барщины тремя днями в неделю. Но он указывал направление и ставил цель. Направление было указано верно, и шестьдесят лет спустя цель была достигнута. Что, если русское самодержавие достигнет русских целей и без Милюкова? 1916 год был двенадцатым часом русской революции и русской революционной интеллигенции: сейчас или никогда. И вот российская интеллигенция бросилась на заранее подготовленный штурм. Вся ее предыдущая вековая деятельность выяснила с предельной степенью ясности: ни за каким марксизмом, социализмом, интернационализмом – ни за какой философией русская масса не пойдет. Вековая практическая деятельность социалистических партий доказала с предельной степенью наглядности: никакая пропаганда против царской власти не имеет никаких шансов на успех, и рабочие, и тем более крестьянство такой пропагандой только отталкиваются – центральные комитеты С-Д и С-Р партий рекомендовали своим агитаторам ругать помещиков и фабрикантов, но совершенно обходить закон о Царе – революцию можно было провести только под патриотическим соусом. Он был найден. Кто начал революцию? Думаю, что принципиально ее начал Патриарх Никон: первой инъекцией иностранной схоластики в русскую жизнь. Его поддержал правящий слой, жаждавший привилегий по шляхетскому образцу. В 1914-1917 годах самое страшное изобретение революции было сделано петербургской аристократией. Это – распутинская легенда. Напомню: он был единственным, кто поддержал жизнь Наследника престола, который был болен гемофилией. Против гемофилии медицина бессильна. Распутин лечил гипнозом. Это была его единственная функция – никакой политической роли он не играл. При рождении – и при почти конце этой легенды – я присутствовал сам. Родилась она в аристократических салонах: русская аристократия русскую монархию не любила очень – и наоборот. За эту сплетню милюковцы ухватились руками и зубами: это было именно то, чего не хватало. «Проклятое самодержавие» на массы не действовало никак. Но Царица – изменница, шпионка и любовница пьяного мужика. И Царь, который все это видит и терпит. И армия, которая за все это платит кровью. Итак, лозунг был найден. Патриотический и даже антимонархический, что и было нужно. Царь – дурак, пьяница и тряпка. У него под носом его жена изменяет с изменником Распутиным, он ничего не видит – Царя нужно менять. Напомню о том, что классической формой русского народного представительства были Соборы. Лев Тихомиров предлагал народное представительство по старомосковскому образцу: церковь, земство, купечество, наука, профессиональные союзы, кооперация промысла и прочее. То есть представительство, органически связанное народной жизнью. Вместо этого мы получили монопольное представительство интеллигенции, начисто оторванной от народа. И у каждого была «специальная программа», и каждый был убежден в том, что миру ничего больше не требуется. На путях к реализации всех этих программ стояла традиция, в данном случае воплощенная в Царе. Русская профессионально прогрессивная интеллигенция ненавидела Царя лютой ненавистью: это именно он был преградой на путях к невыразимому блаженству военных поселений, фаланстеров, коммун и колхозов. Верхи русской культуры к этой интеллигенции, собственно, никакого отношения не имели. От Пушкина до Толстого, от Ломоносова до Менделеева – эти верхи были религиозны, консервативны и монархичны. Низы русской культуры всему этому интуитивно сочувствовали. Я очень хорошо знаю быт дореволюционной сельской интеллигенции. Она жила очень плотно и сытно. Всем своим нутром она тянулась к Церкви и Царю. При этом ее как могли настраивали против Церкви и против Царя. Так шаталось сознание. Люди не знали, что почать: «ложиться спать или вставать». Подымать агротехнику и тем подрывать возможности «черного передела» или агитировать за черный передел и для этого тормозить агротехнику как только можно? Нужно ведь революционизировать деревню. Так оно и шло, через пень колоду. В Государственную Думу первого созыва так и попали наследники «Бесов» и Нечаева, сотоварищи Азефа и Савинкова, поклонники Гегеля и Маркса. Никому из них до реальной России не было никакого дела. Они были наполнены программами, теориями, утопиями и галлюцинациями – но больше всего жаждой власти. Я более или менее знаю личный состав НКВД. Только окончательный идиот может предполагать, что у всех этих расстрельщиков есть какая бы то ни было «идея». Вот от всего этого нас всех и пытался защищать Николай Второй. Ему не удалось. Он наделал много ошибок. Сейчас они кажутся нам довольно очевидными – тридцать лет тому назад они такими очевидными не казались. Но нужно сказать и другое: история возложила на Николая Второго задачу сверхчеловеческой трудности: нужно было бороться и с остатками дворянских привилегий, и со всей или почти всей интеллигенцией. Имея в тылу интендантов и интеллигентов, нужно было бороться и с Японией, и с Германией. И между «Царем и народом» существовала только одна, одна-единственная связь – чисто моральная. Даже и Церковь, подорванная реформами Никона и синодом Петра, Церковь, давно растерявшая свой морально-общественный авторитет, давным-давно потеряла и свой собственный голос. Сейчас она служит панихиды Царю. Тогда она не шевельнула ни одним пальцем. Никто, впрочем, не шевельнул. Так был убит первый человек России. За ним последовали и вторые, и десятые, в целом миллионов пятьдесят. Но и это еще не конец. Судьба монархии Мы склонны перечислять ошибки русской монархии, которые привели страну к революции, но я смею утверждать, что привели нас к ней вовсе не они. Проблема русской монархии и Николая Второго, в частности, – это вовсе не проблема «реформы правления», «конституции», «реакции», «прогресса», а, главным образом, моральная проблема. Речь идет о самой сущности России. Все, что она давала или пыталась дать миру и самой себе, – все то, на чем реально строилась наша история и наша национальная личность, было основано не на принципе насилия или выгоды, а на чисто моральных исходных точках. Что в самом деле может предложить миру наша страна? Самую современную систему канализации? В этом отношении мы никогда не сможем конкурировать с немцами. Самую совершенную систему накопления долларов? Мы в этом отношении никогда не сможем конкурировать с американцами. Самую лучшую систему торговли с людоедами? Мы в этом отношении никогда не сможем конкурировать с англичанами. Мы всегда будем отставать и в канализации, и в долларах, и в людоедах. Просто потому, что и канализация, и доллары, и людоеды интересуют нас меньше, чем немцев, американцев и англичан. Нас, главным образом, интересуют человеческие отношения с людьми. В те времена, когда за скальп индейца в Техасе платили по пять долларов (детские скальпы оплачивались в три доллара), русское тюремное правительство из кожи лезло вон, чтобы охранить тунгусов и якутов от скупщиков, водки, сифилиса, падения цен на пушнину и от периодических кризисов в кедровом и пушном промысле. Вообще, если вы хотите сравнивать быт свободы и быт тюрьмы, то сравните историю Финляндии «под русскими» с историей Ирландии «под англичанами». В течение одиннадцати веков строилось здание «диктатуры совести». Люди, которые это здание возглавляли, были большими рабами этой совести, чем кто бы то ни было из нас. Они несли большие потери, чем пехота в Первой мировой войне: из шести царей – от Павла I до Николая II – три погибли на посту: Павел I, Александр III и Николай II – ровно пятьдесят процентов. И Павел, и Александр, и Николай были убиты, конечно, вовсе не за реакцию, сумасшествие, проигрыш войны и прочее: они все были убиты, главным образом, за русское крестьянство. Павел начал его освобождение, Александр – кончил, и Николай ликвидировал последние остатки неравноправия. Павла объявили сумасшедшим. Среди его законодательных мероприятий нет ни одного неразумного, ни одного реакционного, ни одного, под которым мы и сейчас, полтораста лет спустя, не могли бы подписаться обеими руками. Но его сделали сумасшедшим, как Александра Второго – реакционером, а Николая Второго – пьяницей и дураком. Должен сознаться совершенно откровенно: я принадлежу к числу тех странных и отсталых людей, русских людей, отношение которых к русской монархии точнее всего выражается ненаучным термином «любовь». Мы были самым бедным народом Европы, или, точнее, самыми бедными людьми Европы. И в тоже время мы были самыми сильными людьми мира и самым сильным народом истории. Мы были бедны потому, что нас раз в лет сто жгли дотла, и мы были сильны потому и только потому, что моральные соображения у нас всегда перевешивали всякие иные. Страшное убийство Царской Семьи было, так сказать, только введением в работу ВЧК – ОГПУ – НКВД. Я никак не склонен ни к какой мистике; но не является ли это каким-то возмездием за нашу измену нашей монархии, нашей Родине, нашему собственному национальному «я», которое ни в ком, быть может, не воплощалось так полно, как в последнем нашем Царе. Он – средний, искренний человек; «со средними способностями», верно и честно – до гробовой доски, или до Ипатьевского подвала – делал для России все, что он умел, что он мог. Никто иной не сумел и не смог сделать больше. Его «убрали». И пока что мы с очень большой степенью точности переживаем судьбу нашей монархии: погибла она – гибнем и мы.
На глав. страницу.Оглавление выпуска.О свт.Стефане.О редакции.Архив.Почта.Гостевая книга |
Основное преимущество монархии (я говорю только о русской монархии) заключается в том, что власть получает средний человек, и получает ее по бесспорному праву случайности – по праву рождения. Этот средний человек, лишенный каких бы то ни было соблазнов богатства, власти, орденов и прочего, имеет наибольшую в мире свободу суждения. Американский писатель Вудсворт – бывший коммунист и потом бывший банкир (может быть, раньше банкир и только потом коммунист) – мечтал о том, как было бы хорошо, если бы на мирных и мировых конференциях заседали просто булочники, сапожники, портные и прочие.
Россия одержала бы победу – под личным командованием Царя. А при консолидированной России Гитлер не попер бы на Вторую мировую войну. Он так и писал – «русская революция есть для нас указующий перст Провидения». В 1930 годах при соблюдении довоенного промышленного темпа Россия приблизительно «обогнала» бы США – не по всем показателям, но по очень многим.
